Марти Леймбах - Дэниэл молчит

Логопед глубоко беременна — месяцев шесть, прикинула я. У нее толковое, живое лицо и по-американски бодрый голос. Подъехав вместе с креслом к столу с раскрытой картой Дэниэла, докторша одернула платье и с ходу, без тени смущения, приступила к самой больной для меня теме — заговорила о Дэниэле, который сидел тут же, в кабинете.

— Тяжесть средняя. Не безнадежен. — Она прищурилась на Дэниэла сквозь стекла очков без оправы. Левое ухо у логопеда утыкано дюжиной стразов, на макушке облачко подобранных заколками черных кудрей, а роскошная улыбка затмевает мелкие прыщики — бич беременных. — Собственно, я не вправе даже называть его аутистом, не моя специальность. Однако на вашем месте я подумала бы о спецшколе и о круглосуточном уходе. Иного выхода у вас просто нет.

В точности слова Стивена: иного выхода у нас просто нет. По мнению мужа, сына требовалось как можно скорее отправить в специализированное заведение для детей с задержкой развития. Стивен на этом настаивал; его упорство — самая тяжкая из проблем, которые он мне создавал, но не единственная.

— Есть другой выход! — возразила я.

Она рассмеялась.

— Вы крепкий орешек, однако аутизм, доложу я вам, — штука сложная. Обычные логопеды, и я в том числе, за таких детей не берутся. Приведите мне ребенка с легкими речевыми отклонениями — и я завалю вас идеями, как с этим справиться. А с вашим мальчиком… — Она покачала головой.

Дэниэл устроился на полу, поджав под себя ножки, и с отрешенным видом раздирал страницы журнала, который я для него купила, с картинками Паровозика Томаса. Он не обращал ни малейшего внимания ни на меня, ни на докторшу, ни на разговор между нами. Его ничто не интересовало, кроме мерного звука раздираемых глянцевых страниц.

— Но почему вы не возьметесь за Дэниэла? — настаивала я. Докторша переводила взгляд с меня на Дэниэла и молчала, покусывая губу. — Почему? Скажите правду. Не бойтесь, хуже не будет. — Конечно, это ложь. Мне уже стало хуже от ее слов. Она ведь мне отказала, и все потому, что сочла Дэниэла безнадежным. Если я правильно ее поняла. — Прошу вас! Я ко всему готова. Будьте со мной откровенны.

Она со вздохом пожала плечами, колыхнув налитой, как у всех беременных, грудью.

— Почему не возьмусь? Потому что он молчит. Если бы хоть несколько слов мог сказать — пожалуй, я попыталась бы. А ваш случай не для меня. Вам нужна помощь квалифицированного специалиста по такого рода заболеваниям. Повторяю, подумайте о школе с…

— Ему только три года!

— Я имею в виду — позже, когда он немножко подрастет.

— Не буду я ждать, пока он подрастет! — вырвалось у меня чуть резче, чем следовало.

Докторша хотела что-то сказать, но тут же передумала и стиснула челюсти. Замкнулась. Я поняла, что битва проиграна.

— Мне очень хотелось бы помочь вам, миссис Марш. Честное слово, очень хотелось бы. Но это не в моих силах.

Я стояла в очереди на прием к ней четыре недели. Я приехала сюда, вместо аэропорта, где, судя по моим часам, как раз приземлялся самолет Стивена из Вены. За три дня, что мужа не было дома, он ни разу не позвонил, а я все ждала звонка с извинениями и обещанием немедленно вернуться. Набирая его номер, я натыкалась на автоответчик — уж не знаю, то ли в Вене нет мобильной связи с Лондоном, то ли Стивен решил не отвечать на звонки.

— Ну хоть помогите мне сдвинуться с мертвой точки, — взмолилась я. — Если бы он начал говорить…

— Каким образом, мэм? Лично я представления не имею.

У меня длиннющий список вопросов, толстая чековая книжка, и во времени я не ограничена. Я готова на все, чтобы мой сын заговорил… а она не имеет представления ?

— А как же «прикладной поведенческий анализ»? Слышали о таком?

Я раскопала книгу под названием «Хочу услышать твой голос» Кэтрин Морис, матери двоих детей-аутистов. Автор утверждала, что этот самый «анализ» — ППА — за каких-нибудь два года превратил ее детей в совершенно нормальных. Звучит, конечно, невероятно, зато обнадеживающе.

— ППА — это Ловаас. — Докторша вскинула брови. — Я сама из Лос-Анджелеса, где Айвор Ловаас работал. Видите ли, его подопечные не пользуются языком в контексте, просто как роботы реагируют на определенный стимул. То есть если ребенку задают вопрос: «Как тебя зовут?» — он называет свое имя. Однако языка он не понимает .

— Ясно.

Она отодвинула кресло, но так и не смогла положить ногу на ногу — живот мешал.

— Да, но если бы Дэниэл научился произносить свое имя и еще хотя бы несколько слов, вы бы за него взялись, верно? Ваши слова! — напомнила я.