Юрий Козлов - Изобретение велосипеда

И бродил в это время Костя Благовещенский около отцовских кортов, посматривал Костя на теннисистов, следил внимательно за кривыми прыжками мячика, за трепыханием сетки и не знал, что сейчас имя его склоняется кабинете у директора, где сидит Толик Ифигенин, бывший школьник, а ныне работник райкома комсомола, директор Тимофей Тимофеевич что-то в блокнот пишет, Алла Степановна Ходина в окно угрюмо смотрит, Сусанна Андреевна тоже в кабинете сидит и мнёт в руках синенький скромный платочек, Аллочка Сироткина — секретарь комитета, комсомольская богиня школы, здесь же, около окна, слушает, что говорят, и тяжело вздыхает. Подстриглась недавно Аллочка — коса её острижена, в парикмахерской лежит, лишь одно колечко рыжее (точнее, русое) на виске её дрожит. Как в песне поётся… И комсорг десятого «Б» Лёша Казаков с волосами кудрявыми, как горец в бараньей папахе, пристроился на кожаном диване и смотрит удивлённо на Толика Ифигенина.

А Толик пел как птица:

— Помните, Тимофей Тимофеевич, мы с вами недавно говорили, что неплохо к школьникам в канун выпуска разных интересных людей приглашать. Вы просили через райком посодействовать. Так вот, я писателя одного пригласил. Кстати, отца Гектора Садофьева… Пусть он на заключительном комсомольском собрании посидит, послушает, потом выступит. Я сам, естественно, приду, может, ещё кого-нибудь из райкома приглашу!

— А зачем? — спрашивала Аллочка Сироткина. — Ведь имеется комсомольская организация класса. Почему ты за неё всё решаешь?

— Я ничего за неё не решаю, — отвечал Толик. — Я просто советую, как сделать лучше! — и внимательно смотрел на Лёшу Казакова. И все тоже смотрели на Лёшу Казакова, но Лёша глаза отводил или же начинал старательно отряхивать штанину.

— Да что здесь такого? — строго спрашивал Толик. — Разобрать нарушивших дисциплину товарищей?

— Никто не против, — ответила ему Алла Степановна. — Только при чём здесь писатели, товарищи из райкома? Хитришь ты чего-то, Толик…

Толик развёл руками.

— Собрание само по себе, писатель сам по себе. Он же выступать придёт, о своих книгах рассказывать! А что на собрании посидит, так это, может, ему тему выступления подскажет!

— Не знаю, не знаю, — сомневалась Алла Степановна.

— В конце концов, ведь решено же провести собрание, где первым вопросом повестки будут разбираться прогульщики? Или не решено? — спросил Толик.

— Решено, — нехотя ответила Аллочка Сироткина.

— Решено, — вздохнул Лёша Казаков.

— Вами решено, не мной! — сказал Толик. — Так в чём же дело?

— Вот что! — сказал Тимофей Тимофеевич и хитро оглядел присутствующих. — Что касается, например, меня, то я давно вышел из комсомольского возраста. И вообще, мне в роно пора! — Он помахал всем рукой и вышел из кабинета.

Сразу стало тихо.

Сусанна Андреевна вздохнула.

— Наказание виновных видится мне делом второе степенным, — быстро сказал Толик. — Надо, чтобы комсомольцы приняли искреннее участие в собрании, чтобы высказались все, чтобы равнодушных не было!

— А чтоб все поискреннее высказывались, он писателя пригласил, — добавила Аллочка Сироткина. — Для пущей искренности…

— Почему вы так переполошились, не понимаю? — сказал Толик. — Если, по-вашему, никто не виноват, кто ж невиновных наказывать будет? Посидим, о жизни поговорим. Писателя послушаем. Почему вы так всего боитесь?

— Ты, Толик, хитришь чего-то, — сказала Алла Степановна. — Зачем тебе это собрание?

— Какие все подозрительные, — поморщился Толик. — Слова сказать нельзя. Завтра в половине третьего я приду. А отец Садофьева, может, ещё и не придёт. Неизвестно. А вы перепугались…

Зазвенел звонок.

— Ну вот, — сказала Алла Степановна. — Нам пора.

— Кто не хочет, может на собрание не являться, — посмотрел на неё Толик. — Что, Алла Степановна? Вышли вы из комсомольского возраста?

— Злой ты, — сказала Алла Степановна.

Из школы Инна и Гектор вышли вместе. Асфальт перед школой был разрисован цветными мелками. Длинноволосые, мечтательные девы с коронами, лопоухие ромашки, классики, надписи: «Ленка дура!», «Серёга осёл!» — всё это славное детское творчество цвело до первого дождя. А если не случится дождя, до утренней поливальной машины.

Гектору было жалко Инну. Комсомольское собрание, о котором объявил на последнем уроке Лёша Казаков, конечно, Инну не обрадовало. Но, с другой стороны, стремительное комсомольское собрание лучше, чем унылая и долгая возня с родителями, скорбные мамы, суровые папы. Так думал десятиклассник Гектор Садофьев. Не очень ему нравилось, что Инна, в данный момент какая-то озабоченная и некрасивая, идёт рядом с ним, демонстративно держит под руку, а их обгоняют одноклассницы и весело помахивают портфелями. Гектор был совсем не прочь погулять сегодня в весеннем парке с Таней Соловьёвой, посплетничать, полюбоваться на красноносых лебедей в пруду и на невиданную египетскую сирень «Клеопатра», которая, по словам Тани, необыкновенно рано распустилась в этом году. К тому же постоянно вспоминалась Алина Дивина, и было совсем не до Инны. Гектор чувствовал, что разговор, в сквере начатый и в сквере прерванный, не закончился. Инна всегда доводила до конца все разговоры. И сейчас она будет добиваться от Гектора ответа, потому что знает — сейчас всё ей простится, не бросит сейчас её Гектор. И не обидит. И Гектор заранее приготовился мямлить, что вообще-то он относится к Инне с симпатией даже, может, больше, чем с симпатией, но как-то сейчас не время, ой, не время, говорить о любви и дружбе, когда надо продумать, как вести себя на собрании, предупредить Костю. Да, да, Костю, с которым, кстати, она, Инна, а не он, Гектор, три дня прогуляла. И странно как-то, ей-богу, слушать о любви от девушки, которая только что прогуляла три дня с твоим другом.