Дмитрий Петровский - Роман с автоматом

Она приподняла кружку, выдохнула, поднося ее к губам – горячий воздух быстро нагрел ее лицо, в стороны побежали струйки пара, окрашенные ее ароматом.

– А ее мать, – доносилось сквозь смех от соседнего столика, – ее мать говорит с таким то-о-о-лстым сербским акцентом: «Ты что, пришел сюда моя дочку трахать, да? Ну-ка иди отсюда, да! А брат ее еще маленький такой, на гармошке играет…»

– Кино? – спрашивал я через пять минут. – Какие тебе нравятся фильмы?

– Японские, очень. Некоторые французские, только не современные. А из современного иногда что-то смотрю, но как-то… Не знаю… – Она прервала фразу, словно не хотела себя утруждать – договаривать.

– А «Dancer in the park», – уцепился я за ниточку, – не видела?

– «Dancer in the dark» ты имеешь в виду, – она коротко рассмеялась, – нет, хотя о нем много говорят. Наверное, как-нибудь посмотрю.

– Да. Ларс фон Триер – он ведь вообще гений… Может, посмотрим вместе?

Девушки за соседним столиком пытались уйти, а мужчины – остановить их бегство.

– Не торопись, подождут! Тебе что, так не терпится примeрить? Примерь здесь! Хочешь, помогу?

Послышался шум двигаемой мебели: мужчина вставал на колени, видимо, хотел и правда помочь. Полчаса свидания.

– Я занята эту неделю, – отвечала она, – и… вообще я занята.

– А в понедельник?

– В понедельник у меня важные лекции, и потом я уже договорилась кое с кем.

– Во вторник?

– Во вторник тоже очень занятой день. И в среду, и в пятницу…

– А в выходные?

– Я уезжаю. Во Франкфурт.

В кафе стало заметно тише – шутники из-за соседнего столика ушли.

«И эти бумажки… представь себе, нашел одну прямо под дверью, – лилось через зал неторопливое бухтение, – это ж надо… »

Что-то не получалось, не совпадало, не складывалось, и я чувствовал себя как медвежатник-новичок, у которого есть десять минут, чтобы подобрать ключ к сейфу, пока не сработала сигнализация. Ключ не подбирается, и он уже чисто механически пробует старые отмычки, а по спине льется тоскливый холодный пот. Сложный, непонятный сейф оказался передо мной, а обе кофейные чашки были пусты. Она уйдет, сейчас уйдет. На сороковой минуте первого свидания.

– Четверг! – вдруг быстро выпалил я.

– Что? – переспросила она.

– Четверг! Ты не сказала, что делаешь в четверг!

На следующий день после того случая с повязкой мы не поехали к доктору. Не поехали и через день, и через два, а на третий день я решил, что, наверное, все закончилось, и я наконец смогу пойти в школу. Впервые за последние несколько недель я зашел к Саше и позвал его в подвал. В подвал Саша не пошел, сказал, что должен делать уроки, сейчас кончается четверть и будет много домашних заданий, так что лучше просто посидеть у него дома. От курения фломастеров он тоже отказался. Вместо этого повел меня на кухню, где его мама угостила нас чаем с твердым и невкусным печеньем. За чаем Саша рассказывал про школу, говорил, что ему очень нравится, пересказывал услышанные там анекдоты про Незнайку, который шел в школу, ударился головой о парапет и забыл все, чему его учили, говорил, что в школе вместо оценок ставят в тетрадку разноцветные штампики с рожицами «веселая», «грустная» и «нормальная», что в классе есть игрушки и в перерывах дети в них играют, а у красного деревянного грузовика все время отваливается колесо. Я сказал, что, наверное, тоже скоро пойду в школу и попрошу маму, чтобы она отдала меня в ту же, в которой учится Саша. Саша ответил, что школа у него трудная, специальная, но у него там все равно одни веселые рожицы, и маму всегда на собраниях хвалят.

Потом мы посидели и вместе поделали уроки, я смотрел, как Саша старательно, наклонив голову набок, точно так же, как когда рисовал комиксы, выводил в своих прописях буквы, переписывал какие-то слова из учебника, писал в тетрадке с клеточками примеры: 10+8=18, 5+6=11, а я всматривался и не понимал, что в этом может быть такого интересного.

Когда я вернулся домой, мать объявила, что назавтра опять приедет дядя Тихон, сказав это очень грустно и даже как-то тревожно. К тому времени я уже привык к тому, что мать молчаливая и грустная, старался побольше находиться у себя в комнате или во дворе и не придал этому никакого значения. То, что Вика тоже приедет, несколько оживило меня – кажется, я даже слегка прибрался в нашем подвале, в котором, правда, было уже очень холодно, и вряд ли там можно было играть.

И когда я лежал в постели, мама долго, очень долго сидела на краешке, и гладила меня по голове, и говорила «спокойной ночи», но не уходила.