Александра Маринина - Дорога

– Иди проверь, – грустно ответила она. – И сам садись за уроки, уже поздно, а у тебя еще конь не валялся.

– Не волнуйся, мамуля, я спать не лягу, пока все не сделаю. Всего доброго, Елена Анатольевна.

Когда Коля вышел, Еремина сказала:

– Он ведь украл у вас эти чеки, правда?

Люба отрицательно покачала головой.

– Мы с мужем разрешили ему взять, когда будет нужно. Он ничего не крал.

– Любовь Николаевна, – голос Ереминой зазвучал неожиданно тепло, – я все понимаю, вы покрываете своего сына, как сделали бы девять матерей из десяти. Поверьте мне, я не собираюсь ставить его на учет, я не буду передавать материалы в комиссию по делам несовершеннолетних. Я обещала вашему мужу, что насчет Коли не будет никакой официальной информации, чтобы ваш отец ни о чем не узнал. Я дала слово и собираюсь его выполнять. Я с пониманием отношусь к вашей проблеме, у меня тоже очень строгие родители, и мне приходится многое от них скрывать, но и вы меня поймите. Коля проживает на моей территории, и за все, что он творит, в конечном итоге спрашивают с меня: почему допустила, что трудный подросток остается без воспитательного воздействия и без наказания, почему вовремя не пресекла, не приняла меры, не подключила родителей, школу и общественность? Эти вопросы будут задавать мне, и мне придется на них как-то отвечать. Как? Что я должна отвечать? Что меня Колины родители слезно умоляли не принимать официальных мер, чтобы Колин дедушка ни о чем не узнал? Вы поймите, в моих и в ваших интересах сделать так, чтобы Коля не совершал правонарушений. Вы уж примите какие-нибудь меры.

Люба подняла на нее больные глаза.

– Какие? – только и спросила она.

– Ну, я не знаю, пригрозите чем-нибудь, накажите. Вы же мать, в конце концов, вам виднее, как и чем можно воздействовать на вашего сына.

– Если бы так, – безнадежно вздохнула Люба. – Если бы я знала, как с ним можно справиться, я бы давно это сделала. Может, у вас есть готовые рецепты? Поделитесь со мной.

Еремина поднялась и пошла в прихожую одеваться.

– Надеюсь, мы поняли друг друга, – сказала она на прощание.

Закрыв за ней дверь, Люба заглянула в детскую, где Коля усиленно делал вид, что учит уроки. Прикрыв дверь, чтобы Леля ничего не услышала, она тихим холодным голосом сказала:

– Мой сын – вор. Это самый лучший подарок, который ты мог мне сделать. Спасибо, сынок.

И вышла, тихо притворив за собой дверь.

Ей хотелось плакать. Но она так давно не плакала, так давно старалась всегда держать себя в руках, что на мгновение показалось: плакать она разучилась вообще. В горле стоял ком, в голове бухал молот, но слез не было. Она ушла в спальню и легла на кровать, спрятав лицо в подушку. Через несколько минут скрипнула дверь, послышались тихие осторожные шаги. Коля сел рядом на край кровати и принялся гладить мать по спине.

– Измучил я тебя, мам. Ты меня прости. Ну что со мной сделаешь, если я такой неправильный? Мне очень нужны были деньги. А попросить у тебя я не мог, мне стыдно было просить такую сумму. И заработать мне негде. Я был уверен, что отыграюсь и все верну, ты бы даже не заметила. Я бы отыгрался и купил тебе эти чеки. Честное слово. Мам, мне очень стыдно, что так получилось.

Люба молчала и не шевелилась. Она хорошо знала цену этим словам, но точно так же хорошо знала и цену своим знаниям. Да, она все понимает, но за одно то, что он пришел к ней, что он просит прощения и гладит ее по спине, она готова опять простить его. Да будь проклято это лукавое материнское сердце!

– Мам, спасибо, что ты меня не выдала. Ты настоящий друг.

– Папа тоже так считает, – невольно вырвалось у нее.

– Что? – не понял Коля.

– Ничего. Иди к себе. Я не хочу тебя видеть.

– Мам, только папе не говори, ладно?

– Скажу. Я тебя уже предупреждала: у меня от папы нет секретов.

– Ну ма-ам…

– Иди, Коля, – устало повторила она. – Делай уроки. Я хочу побыть одна.

– Принести тебе чаю?

– Не надо.

– А может, водички попить?

– Ничего не надо. Иди, пожалуйста.

– Давай я тебя пледом прикрою, здесь прохладно.

Люба резко поднялась и села на кровати.

– У тебя большие долги? – спросила она.

– Стольник.

– Сколько у тебя есть?

– Семьдесят пять. Один чек я успел толкнуть.

Люба, не говоря ни слова, открыла шкаф и достала из конверта, в который складывала деньги на мебель, двадцатипятирублевую купюру.

– Возьми.

– Мам…

– Я не хочу ничего больше об этом слышать. Это деньги, которые отложены на твои книжные полки. Поживешь какое-то время без них, будешь складывать книги на полу. Оставить тебя без спального места я не могу, а без полок ты обойдешься. И будешь обходиться ровно столько времени, сколько будет продолжаться это безобразие. Уйди с глаз моих.