Чинуа Ачебе - Человек из народа

– Вам у нас делать нечего – вы теперь птица высокого полета, – с издевательской усмешкой сказал он.

– Зато вы, мистер Спихни-Меня-За-Три-Пенса, сколько ни кудахтайте, выше своего насеста не взлетите, – сказал я и громко расхохотался ему в лицо. Наконец-то я хоть немного отвел душу после всех неприятностей этого дня.

Мистер Нвеге вскочил со стула, и мне показалось, что он сейчас бросится на меня с кулаками; пожалуй, мне даже этого хотелось. Но он выскочил в другую комнату, не иначе как за своей двустволкой или еще за чем-нибудь в этом роде – выяснять я не стал и предпочел смыться.

Прошло уже четыре дня, как я вернулся из столицы, мне пора было ехать к себе в Уруа, а я еще не повидался ни с миссис Нанга, ни с Эдной.

Строго говоря, никакого дела к миссис Нанга у меня не было. Но мы стали теперь как бы сообщниками, между нами завязалось нечто вроде дружбы, и мне казалось неловко уезжать, не попрощавшись с ней. К тому же мне было просто любопытно узнать, как она восприняла известие о том, что я собираюсь выдвинуть свою кандидатуру против ее мужа на выборах. В то время я был еще достаточно наивен, чтобы задаваться такими вопросами. Но поехал я к ней главным образом потому, что надеялся встретить там Эдну.

Входная дверь была открыта, я вошел и громко хлопнул в ладоши.

– Кто там? – раздался из дальней комнаты голос миссис Нанга.

– Это я.

– Присядьте, я сейчас.

Я сел лицом к входной двери. Вскоре я услышал, как она вошла, шлепая туфлями и напевая себе под нос.

Я обернулся и наши взгляды встретились. Она застыла на месте.

– Доброе утро, миссис Нанга, – сказал я.

– Что вам здесь нужно? – с трудом выговорила она, задыхаясь от негодования.

– Я забежал проститься, – сказал я, поднимаясь.

– Я не желаю с вами разговаривать, слышите? Благодарите господа, что в доме нет взрослого мужчины… Только поэтому вы смогли явиться сюда среди бела дня…

– Простите… – начал было я, но закончить фразу мне не удалось. Миссис Нанга вдруг подняла крик на всю деревню, понося меня и призывая в свидетели богов: она сидела себе тихо и мирно, как подобает скромной и беззащитной женщине, а обидчик ворвался в дом и похваляется своей силой… Она сдернула с головы платок и в исступлении принялась трепать и скручивать его в жгут, и я поспешил ретироваться. Я шел к машине, а мне вслед неслись ее проклятия и вопли.

Было уже около полудня, и я отправился прямо в больницу анатской миссии, чтобы дождаться там Эдну. Прождав перед воротами больше часа, я решил проехать к женскому отделению, но привратник отказался пропустить во двор мою машину. Возможно, он был прав, но меня возмутила его грубость. Вместо того, чтобы объяснить, что въезд на территорию больницы разрешен только санитарным машинам, он набросился на меня как бешеный и, тыча пальцем в объявление, заорал:

– Ты что, читать не умеешь?

– Не дури, – сказал я, – и не кричи на меня.

– Что значит не дури! Дубина! Еще на машине разъезжает! Для таких вот и писано, а он прется куда ни попадя! Идиот!

Я поставил машину у ворот и направился к больничным корпусам, решив не обращать внимания на крики привратника, который еще долго не мог угомониться.

– Чтоб тебе расшибиться на твоей машине! Чтоб ты себе шею свернул! Болван! – кричал он мне вдогонку.

Меня поражало его остервенение: ведь он ненавидел меня только за то, что я был владельцем собственной машины. От этой мысли мне стало не по себе. А когда я зашел в отделение и сиделка небрежно бросила мне, что мать Эдны вчера выписалась, я совсем пал духом. Но не в моей натуре предаваться бесплодному отчаянию. Страдание должно стимулировать человека, побуждать его к действию. Поэтому прямо из больницы я отправился к Эдне, хотя ее отец дня за три до того предупредил меня, чтобы ноги моей не было в его доме. На этот раз мне повезло, я застал Эдну одну – ее отец куда-то вышел, но, по всей вероятности, только во двор, облегчиться. Эдна умоляла меня уйти.

– Ни за что, – сказал я.

– Он убьет вас, если застанет здесь.

– Я почел бы это за счастье, – ответил я по-английски.

– Уйдите, я сама приду к вам.

– Это невозможно, – сказал я, – завтра утром я уезжаю. Из школы меня уволили. Как ваша мать? Я только что был в больнице – хотел навестить ее.

Эдна переводила взгляд с меня на дверь, из которой, как я сообразил, должен был появиться ее отец, и обратно. Она буквально тряслась от страха, и это меня почему-то радовало. Я был словно пьяный, сам не знаю отчего.