Сергей Шаргунов - Птичий грипп

В их число попал и Степа.

Десятого марта Степан связался с Яриком и все выложил.

– Умница. Сам туда ни ногой! – Куратор был тороплив и деловит.

Одиннадцатого марта Неверов написал эсэмэску Шурандину: «ВАНЯ! ЗАБОЛЕЛ. ГРИПП! МОГУ НЕ ВСТАТЬ К ЗАВТРА. НИ ПУХА! СТЕПАН».

– ВЫЗДОРАВЛИВАЙ! – пропищал мобильник.

Время пошло.

Весь день Степа провалялся дома. С одной стороны, его присутствие вызвало удовольствие родителей. С другой, они начали его пилить:

– Видно, выгнали тебя из твоей работы!

Они толком не понимали, где эта работа, но четко знали, что по специальности и приносит деньги. График этой работы и раньше был ненормированным, но дома Степан появлялся редко, урывками, списывая все на занятость.

Теперь, растянувшись на диване, он щелкал каналы. На первом канале заявление нового президента об опасности эпидемий равной угрозе международного терроризма. Скоро он ощущал себя в преддверии болезни. От расслабленного лежания и утомительного мерцания экрана у него заломило кости и стало давить на глаза – начальные признаки гриппа.

– Сынок, покушай с нами! – канючила мать.

– Неохота! – с раздраженной честностью отвечал Степан.

Он вышел на кухню попить чаю.

– Садись, посиди, – сказал отец. – А то как неродной. А мы про политику гуторим. Все спорим, хуже Путин Медведева или лучше?

Мать налила чай и положила оладушек с клубничным джемом. Степан в молчании выпил чай, и съел половину оладушка.

– Что такой молчаливый, Степка? Или влюбился? – спросила мать.

– А что? – оживился отец. – Я в твоем возрасте женился уже. Верно, Зоя? Мы с тобой в шестьдесят каком – четвертом расписались?

– Мы другие люди были, Толя. Взрослее как-то. Он еще маленький!

– Ага. Вона какой здоровенный детина! Жир так и прет. А ты все – маленький…

– Он для меня всегда маленьким будет!

– Почему не ешь совсем? – приметил отец.

– Не хочу, – сказал Степан. – Аппетита никакого нет.

– Заболел? – Материнская рука впечаталась ему в лоб. – Не пойму: горячий вроде?

На лоб легла пятерня отца:

– Да он горит весь!

– Надо градусник поставить! – засуетилась мать. – А я думаю, чего он ничего не ест. Где же это тебя угораздило?

– Весна ранняя. Коварная штука. Ходит распахнутый. В метро прокатился, народу полно, кто-нибудь чихнул – он и готов! – рассудительно приговаривал отец, уплетая оладьи. – Иди, иди, ложись давай! Сейчас мамка температуру измерит.

Градусник показал тридцать девять и пять.

Юноша лежал в полумраке, за окном по карнизу щелкала капель. Или голубиные коготки. Переругивались рабочие на крышах. Они сбивали наросты льда. Льдины рушились с таким похабным звуком, с каким бутылки и очистки падают через мусоропровод.

Он лежал горячий, с прикрытыми глазами. В голове путались рифмованные обрывки фраз. Город за окном гнил, чавкал, открывал залежи дерьма и готовился встречать возвращение первых весенних птиц.

Он вдруг вспомнил, как в перестройку возле их дома восстановили церквушку, где раньше располагался некий закрытый объект. Весна. Какой-то православный праздник. Мать потащила его в церковь. Возле церкви толпился народ, доверчивые поношенные лица, на каждом из которых мокро блестело счастье: «Как же нас обманывали все эти годы!» Ранняя весна очень точно сочеталась с ранней перестройкой. Что же это был за праздник? Благовещение! Молодой священник в золоченых очках и с каштановой бородой (вокруг него восхищенно шептались) потрясал клеткой с птицами. Белые голуби. Три голубя. Это было в новинку! Это был символ начала чего-то нового! Молодым, хамоватым движением священник резко протянул клетку первому попавшемуся малышу.

– Открывай! – приказал священник, и участливо заглянул в робеющее личико. – Как тебя зовут?

– Степкой, – опередила мать.

– Степан, – важно кивнул священник.

Малыш отдернул засов. Священник поднял распахнувшуюся стальную клетку еще выше, в самые небеса, и с пенным шумом, толкаясь, прянули три птицы. Белые, они растаяли в небе, как на земле таял снег. Священник сильным голосом затянул тропарь.

Всю ночь Степа бредил. Он что-то бормотал, заявлял, скандировал, тьма озарялась пестрыми вспышками. Мать несколько раз заглядывала в комнату, давала ему воду, садилась на край постели. Под утро – забылся.

Он проснулся с тем больным вкусом во рту, как будто наелся картона. Горло саднило, глаза слезились, нос был забит. Степан пошарил в поисках носового платка и, не найдя, высморкался в пододеяльник. И вдруг вспомнил, как родители устроили ему день рождения. Внесли торт с шестью свечками, взрослые вышли, и один соседский мальчишка выхватил свечку и уронил ее на диван. Плюш начал зловонно тлеть. И тут же появились взрослые: