Хади - Искалеченная

Начались дебаты в масштабе страны. Нас приглашают на телевидение на встречу с адвокатом родителей ребенка. Есть фанаты культурной исключительности, африканцы, возмущенные тем, что Франция осмеливается затрагивать их традиции. Некоторые адвокаты, готовые защищать кого угодно, представляют африканских женщин глупыми бедняжками, чья ответственность не может быть установлена.

Они не бедняжки и не глупые, даже если никогда не садились на школьную скамью, но – бесспорно! – униженные и обманутые. Им не хватает правды. И никто им ее не говорит, они остаются бесправными и во Франции, в стране, которая, казалось бы, должна была предоставить им возможности для развития. Участвуя в теледебатах, я была раздражена нелепыми рассуждениями о «глупых бедняжках», озвученных к тому же юристом.

Однако вместе со мной пригласили и другую африканскую женщину, «борющуюся» за «вырезание». Она была родом из Гвинеи и заявляла об отсутствии каких бы то ни было сексуальных проблем, а также о том, что быть «вырезанной» – везение. Она говорила:

– Это хороший обряд! Если бы нужно было пройти его снова, я бы прошла.

Меня возмутило такое лицемерие:

– Каждый делает, что хочет, мадам. Идите делайте «вырезание», если нравится, но я запрещаю вам говорить, что это хороший обряд.

Мой личный пример, мое искромсанное тело, мои страдания и унижения свидетельствовали о чудовищных последствиях «вырезания». Я испытывала сильнейшие угрызения совести за то, что не уберегла моих дочерей. И сейчас со знанием дела открыла «большой рот», как говорила мама, во имя правды.

Я бросилась в ожесточенную борьбу после тех смехотворных дебатов. Нас везде приглашали для обсуждения животрепещущего вопроса. Мы были недостаточно вооружены, чтобы проводить большую информационную кампанию. Требовались дотации, чтобы платить хотя бы самый минимум добровольцам.

Я трудилась, чтобы жить, как и другие женщины в ГАМС, и каждая знала, что эта наша добровольная работа не давала возможности накормить ни наших детей, ни матерей. Однако мы понимали: никто, кроме нас, не сделает огромную работу по предупреждению варварства и информированию о его последствиях.

Существовала группа лицемерных женщин и мужчин, утверждавших, что активистки ГАМС состояли на службе у французских феминисток, манипулировавших ими. Мы объясняли, что хоть и боролись во Франции, но эта борьба в первую очередь касалась Африки. Африканские женщины объединялись вокруг Межафриканского комитета, который насчитывал в то время больше двадцати стран (сегодня их тридцать). Разве Африка не имела права на собственный феминизм? Нас, африканских женщин, «поставили на службу французским феминисткам», потому что, совершенно очевидно, мы поколебали извечную власть мужчин, вот и все!

В тысяча девятьсот восемьдесят шестом году семейная пара, ответственная за «вырезание» своих шести маленьких дочек, была осуждена за «побои и ранения». В уголовном суде прокурор назвал родителей «жертвами отпечатка их древней культуры». На следующий год суд состоялся снова, и, несмотря на мнение прокурора, формулировку изменили. Речь шла, бесспорно, как это доказала мадам Вейл Кюрьель, о преступлении.

И – в тысяча девятьсот восемьдесят восьмом – первое осуждение в суде присяжных на три года тюрьмы (условно) мужчины и двух его жен. Но только в девяносто первом впервые осудили исполнительницу «вырезания» на пять лет тюрьмы. Затем, в девяносто третьем, был вынесен приговор матери, а в девяносто шестом – отцу, совершившему «вырезание» своих дочек в Африке, против воли их матери. Наконец, в девяносто девятом, впервые в судебной практике молодая малийская женщина предъявила обвинения «вырезающей» с большим опытом. Малийке двадцать четыре года, и она студентка факультета права. Подвергшаяся «вырезанию» в возрасте восьми лет, она решила бороться против увечья, уготованного ее младшей сестре.

Уже приговоренная в первый раз в восемьдесят восьмом году к условному сроку, исполнительница обряда защищала свою порочную практику под видом незнания того, что ее запрещают французские законы. Она объясняла также, что в статусе дамы из касты кузнецов ее роль заключалась в том, чтобы помогать знатным семьям и быть у них на службе. Она многого не знала, и особенно того, что французский судья установил за ней слежку и обнаружил, что она делала «вырезание» за деньги. Она брала от ста пятидесяти до пятисот франков за визит. Ей предъявили официальное обвинение в изувечении сорока восьми девочек. Наверняка были и другие жертвы…