Александр Кондратьев - Белый человек

Наверху затопали. По лестнице, тяжело дыша, грузно скатилась Анастасия, жена старосты. Она не успела переодеться со сна, и ее массивные бледные ляжки с голубыми росчерками вен неприлично торчали из-под мятой ночной рубашки. Это притянуло взгляд Данилы.

Увидев ссутулившегося рыбака, шапку в его длинных пальцах с грязью под ногтями, заметив влажные полосы, тянущиеся от морщинистых уголков по вздувшимся мужниным желвакам, Анастасия, казалось, вмиг все поняла.

— Лилия! — взвизгнула она. — Это Лилька! Это она, да?! Что с ней?!

— Иди отсюда! — рявкнул Григорий. — Поднимайся наверх. Нечего тебе тут делать. Нечего тут голосить!

Конечно же, это не помогло. Анастасия бросилась к Даниле и вцепилась в фалды его пиджака. Ткань затрещала.

— Даня, миленький! Что случилось?! Что с Лилькой? Умоляю, миленький, скажи! Пожалуйста, прошу тебя! Что с моей девочкой? С ней все хорошо? Что случилось?

Данила трясся в мощных руках женщины и вопросительно глядел на ее мужа.

— Жена, успокойся! Отойди, я тебе говорю! — и когда та не послушалась, Григорий с силой рванул ее на себя. Женщина не удержалась и свалилась на пол. Рубашка задралась, раскрывая подробности, в которые Данила тотчас вцепился взглядом.

Староста брезгливо посмотрел на жену, поморщился, перевел взгляд на рыбака и тут же уставился в пол.

Некрасивую сцену прервал звонкий голос. Перегнувшись через перила второго этажа, на взрослых сверху вниз смотрел Антон, младший брат Лилии. Крики взрослых разбудили его, и он прибежал из своей комнаты в одних трусах. Он дрожал и переступал с ноги на ногу.

— Что такое?

— Иди к себе! — приказал Григорий то ли жене, то ли сыну.

Послушалась жена: она неловко встала, продемонстрировав Даниле необъятные ягодицы, и, тяжело ступая, поднялась по лестнице. Анастасия, не заметив сына, ушла в спальню, и Антон бросился за ней: «Мама! Мама!»

— Подожди минутку, я плащ надену, — сказал Григорий.

Данила хмурился, глядя, как староста сражается с рукавами и никак не может попасть. Наконец он кое-как справился и решительно зашагал к двери. Только про обувь забыл, но Данила не стал с ним спорить.

— Пошли, — рявкнул староста, открывая скрипучую дверь.

— Куда?

— Навестить кое-кого.

— Кого? — зачем-то спросил Данила, хотя знал ответ.

Староста улыбнулся, ведь улыбка — это оружие. А оружие ему было необходимо — для той цели, с которой он выходил из дома.

— Пейла. Гребаного Пейла Арсина.

Когда вышли за ворота, Григорий сказал Даниле:

— Иди за доктором, а потом вместе с ним возвращайся на реку. Ждите меня там.

Данила не стал спорить: ему было неловко и совсем не хотелось никуда идти вместе со старостой. Особенно к Пейлу. Когда он понял, что видит перед собой мертвое тело, он в первую очередь подумал о Пейле. Да и не на кого больше думать. Только идти к нему сейчас нет никакого смысла — если это сделал он, то вряд ли он сидит дома и кипятит чайник в ожидании гостей. Только вслух это Данила говорить не стал: хотел как можно скорее избавиться от общества старосты. Пусть ненадолго, пусть в компании его мертвой дочери. Даже мертвая она оставалась той еще красоткой!

Данила кивнул и быстро зашагал прочь в направлении дома доктора. Григорий поспешил дальше. Он не помнил, когда ему приходилось так торопливо передвигаться. Годы и лишний вес скоро заявили о себе. Дыхание сбилось, во рту возник кислый металлический вкус, и староста остановился, уперев руки в полные бедра, уставившись в землю и пытаясь перевести дыхание.

То и дело подступали то дурацкий смех, то гадкие слезы. Сердце мерзко ворочалось в груди, как противный жирный червяк. Всего за несколько секунд жизнь старосты, прежде такая скучная и спокойная, превратилась в кошмар.

Григорий заставил себя двинуться дальше. Мимо медленно ползли одноэтажные домики. Стояла несусветная рань, но кто-то уже проснулся. Несколько человек встревоженно подошли к заборам, чтобы поглядеть, как их староста ни свет ни заря катится по какому-то одному ему ведомому делу. Ни для кого это не предвещало ничего хорошего.

Руслан, городовой, стоял на заднем дворе и натужно пытался отлить, когда Григорий обрушился на его входную дверь с кулаками. Григорий со смешанными чувствами спрятал свой старый, сморщенный прибор: с одной стороны, жаль было бросать, когда предпринято столько попыток, с другой — с облегчением, что это наконец закончилось. Старость не радость!

— Иду, иду! Кого там черт принес? — проорал он, заправляя рубашку в штаны.