Катрин Милле - Сексуальная жизнь Катрин М

Любопытный случай инверсии чувственности заключается в том, что я очень редко замечаю старания ухаживающего за мной мужчины — это происходит оттого, что мне хотелось бы отменить все ухаживания вообще, но об этом позже, — но тотчас понимаю, когда нравлюсь женщине. Тем не менее мне никогда в голову не приходила мысль искать сильных ощущений сексуального толка на женской стороне. О! Мне хорошо знакомо непереносимое упоение, что приносит порхание пальцев по безбрежно раскинувшемуся пространству нежной кожи, которое дарит почти любое женское тело и которое так редко можно встретить в мире мужчин. Но я окуналась в этот волшебный мир исключительно для того, чтобы не нарушать правила игры. Впрочем, мужчина, который неизменно предлагал мне треугольник именно такой конфигурации, очень быстро становился в моих глазах скучным и вялым типом. Несмотря на это, я обожаю смотреть на женщин, я буквально пожираю их взглядом. Я в состоянии сделать самое точное описание всего гардероба, перечислить вплоть до мельчайших деталей содержимое косметичек и даже сделать несколько замечаний, касающихся особенностей телосложения женщин, с которыми работаю, и все это выйдет гораздо лучше и вернее, чем у мужчин, разделяющих их жизнь. На улицах я шпионю за женщинами и разглядываю их с нежностью, не знакомой ни одному повесе. Я знаю каждый тип трусиков и соответствующие — пусть едва заметные — особенные складочки на ягодицах. Я умею по амплитуде покачивания бедер угадать высоту каблука. Но мое восхищение никогда не перерастает пределов визуального удовлетворения. Переступая эту границу, мои чувства трансформируются в симпатию и сестринское уважение ко всем женщинам-трудягам, ко всем тезкам (после войны девочек Катрин появилось великое множество) и неутомимым храбрым борцам за сексуальные свободы. Одна из них — полноценная нежная лесбиянка, не гнушавшаяся, впрочем, группового секса с представителями обоих полов, — как-то заметила мне, что если этимологически слово «подруги» обозначает «ложащиеся под одного друга, «под-друга», то мы с ней точно являемся настоящими подругами.

Из каждого правила есть исключение. Это случилось и со мной во время одной импровизированной групповухи, куда одна половина видавших виды участников втянула вторую половину — сплошь неофитов. Некоторое — весьма продолжительное — время я провела, развалившись на толстом плотном ковре черного цвета, застилавшем пол ванной комнаты, в компании совершенно круглой блондинки, Девушка состояла сплошь из округлостей: округлости щек, шеи, грудей, ягодиц (естественно), даже икр. Ее имя произвело на меня сильное впечатление. Имя было великолепно, она звалась Леона. Леона принадлежала к той половине гостей, для которой это был первый опыт подобного рода, и ее пришлась довольно долго упрашивать присоединиться к остальным. Теперь она была совершенно обнаженной и устроилась, словно маленький позлащенный Будда в храме, на небольшом бордюре, окружающем ванную, и это привело к тому, что я, в свою очередь, очутилась несколько ниже. По какой таинственной причине мы оказались в тесной ванной комнате, в то время как большая и просторная квартира была в полном нашем распоряжении? Возможно, потому что она была робкой и несмелой дебютанткой и я — о, в который раз! — почувствовала необходимость исполнить роль чуткой и внимательной жрицы на церемонии инициации? Я погрузила лицо в ее набухшее, сочащееся влагалище. Никогда ранее мне не приходилось отведывать такого сочного плода; представители некоторых южных народов совершенно правы — такое чудо можно уподобить единственно спелому, мягкому персику, целиком заполняющему рот потоками плоти и сока. Словно ненасытная пиявка, я впивалась в ее половые губы и, напившись, оставляла душистый плод и тянулась что было сил языком туда, к входу — вкусить той сладости, с которой не сравнятся ни нежность подъема грудей, ни деликатная линия плеча. Леона была довольно спокойной девушкой, и не в ее темпераменте было спазматически извиваться в любовных судорогах — она ограничивалась короткими прерывистыми стонами, негромкими и как бы закругленными, что, впрочем, прекрасно соответствовало ее внешнему облику. Эти стоны звучали очень искренне, и от этого я испытывала настоящий восторг. С каждым новым стенанием я все яростнее прижималась губами к выступающему посреди великолепия влагалища бугорку плоти. Когда наши групповые забавы подошли к концу и полная переодевающихся людей квартира превратилась в некоторое подобие раздевалки спортклуба, Поль, всегда отличавшийся прямотой, со смехом поинтересовался у Леоны: «Ну как? Было здорово?! И надо было ломаться!» Та потупила взгляд и прошептала, что было действительно неплохо, а кое-кто — это «кое-кто» она произнесла с очевидным нажимом — был в особенности хорош. Я подумала: «Господи, сделай так, чтобы это была я!»