Владимир Лидский - Улети на небо

Итак, Ставрополь мы взяли с ходу, ворвавшись в улицы на плечах неприятеля, который даже не попытался зацепиться за городские укрепления. Здесь произошел у нас неприятный инцидент. С самого начала шел с нашими частями эсер Фортунатов, который был членом самарского правительства, но воевал вместе со всеми, что называется, на общих основаниях. Фортунатова все знали как отважного разведчика, лихого рубаку, он любил совершать дерзкие вылазки и отчаянные рейды, пускал под откос поезда и умело устраивал диверсии в тылу противника. У него имелся ординарец, черкес Дуко, который всегда тенью следовал за ним и был предан ему, как собака. И вот на выезде из Ставрополя в каком-то овраге небольшой отряд Фортунатова пленил троих красноармейцев, отставших от своих товарищей. Вполголоса Фортунатов сказал на ходу своему ординарцу: «Дуко, порешай-ка вопрос…». Отряд двинулся к выходу из оврага и через несколько минут по пологой тропинке поднялся к началу лесного шляха. На взгорке я придержал коня и оглянулся: по дну оврага, ведомые беспечным ординарцем, шли красноармейцы и настороженно оглядывались на него; он подвел их к почти отвесной земляной стене и, не сходя с лошади, вскинул винтовку, — красноармейцы стояли перед ним в распущенных гимнастерках без ремней и завороженно смотрели в глубь винтовочного ствола, застыв с туповатыми выражениями лиц, словно перед провинциальным фотографом, обещающим, что сейчас вылетит птичка… Дуко прицелился и выстрелил, один из красноармейцев упал, остальные как-то болезненно сжались и словно бы еще глубже втянулись в черный зрачок винтовочного дула… Дуко передернул затвор и, не целясь, выстрелил еще раз, второй красноармеец рухнул рядом со своим товарищем… третий вдруг всплеснул в отчаянии руками и побежал вдоль оврага… лошадь под Дуко дернулась и развернулась… он схватил поводья, выправил лошадь и снова вскинул винтовку… беглец был уже далеко и метался в прорези прицела, Дуко надежно посадил его на мушку и снова выстрелил…

Мне все это показалось ужасным, — до этого инцидента мы не воевали с пленными, ибо Каппель запретил расстреливать красноармейцев, — и потому в штабе я спросил Фортунатова: «Зачем?». Тот посмотрел на меня удивленно и, зевнув, ответил: «Так ведь бой был, они ж не пленные…».

И вот теперь Фортунатов уже лет семьдесят как лежит в казахстанской земличке с лагерной биркой на ноге и, наверное, даже не вспоминает там, в недоступных нам до времени кущах, о своих казненных, ну а Дуко, которого совсем недавно уютно устроили в турецом глиноземе, скорее всего, вообще чихать на них хотел, вряд ли даже и думает о них, и только мне в моих полугрезах, а лучше сказать, в моем еженощном болезненном забытьи являются они со своими хмурыми взглядами исподлобья, со своими распущенными гимнастерками в соляных разводах, со своею предсмертною дрожью и тоскою в глазах…

А потом мы вошли в Климовку.

Предшествовала этому рейду просьба климовских крестьян: переправившись с правого берега Волги, они застали нас уже при погрузке на «Мефодий». Крестьяне умоляли избавить их от красных, опустошивших деревню, и Каппель не устоял, — сообщив о рейде в Самару, он двинулся на Климовку .

Красные разгружали на пристани речные суда; мы вошли в деревню под прикрытием небольшой возвышенности, которая загораживала волжские берега, и молниеносным ударом вытеснили неприятеля на околицы, откуда он поспешно двинулся в западном направлении, стараясь как можно скорее оторваться от преследования. На пристани тем временем продолжалось неясное движение, и мы послали туда двух разведчиков. На всякий случай я снял батарею с передков и приготовился к бою. И, как выяснилось через несколько минут, не напрасно, — на возвышенности появился пулемет и стал поливать нас свинцом. Прислуга повернула ближайшее к холму орудие, и я дал команду: «Прямой наводкой — шрапнелью — огонь!». Наводчик смущенно оглянулся: «Ваше благородие, прицел не дозволяет!». Я рубанул воздух рукой и раздраженно повторил: «Огонь!».

Орудие изрыгнуло шрапнель, и она разлетелась чуть выше середины холма. Сильная отдача позволила подрыть «хобот» и приподнять дуло, благодаря чему появилась возможность «навешивать» снаряды. После двух новых залпов красные бросили пулемет, а мы сдвинули угол «навеса» и принялись обстреливать пристань. Остальным орудиям я приказал двигаться в обход холма, туда же направилась наша пехота. Картина, вскоре открывшаяся нашим глазам, оказалась впечатляющей — с рейда уходили речные суда, на палубах которых теснились толпы красноармейцев, а пристань была завалена ящиками, тюками, коробками, разбросанным обмундированием и частями орудий. Множество оседланных лошадей и недогруженных подвод бессмысленно дожидались своих хозяев. Климовка, таким образом, была очищена от красных вообще без потерь, если не считать двух исчезнувших куда-то разведчиков. Наша батарея дала вслед уходящим судам пару залпов, но снаряды не достигли цели, — красные успели подойти к излучине реки и скрыться за поворотом.