Станислав Буркин - До свидания, Сима

Вечером я уже вместе с Мадлен, предварительно посвященной в мой автомобильный грешок, вернулся к Тутаю и виновато улыбнулся ему, указывая во двор.

— Хотите, ноги целовать буду?

— А в чем дело? — ошарашенный моей спутницей, спросил хозяин и отодвинул белую шторку с окна в прихожей.

— Ваша машина… — простонал я.

— А зачем вы ее выкатили? — удивился он. — Разве мы куда-нибудь едем? Я уже был сегодня у тетушки на ужине. Кстати, — он смутился, — в связи с тем, что ты поехал в Лондон поездом, я не смог отказать себе в возможности поехать на велосипеде. Ты только, дружище, не сердись, пожалуйста!

Лежа в кровати, мы включили телевизор, где показывали какую-то мрачную российскую бытовуху из жизни горняков, и я, поморщившись, бесстыже сказал, что это Украина, и переключил.

То, что со мной рядом лежала другая женщина, было так ново для меня. Даже дико. Я был возбужден и смущен и знал, что это случится, только хотел забыться, опьянеть предварительно и поэтому большими глотками глушил полученный от менеджера маркета «Моррисон» виски.

Она, ожидая меня, лежала рядом, закинув руку за голову. Я долго не смотрел на нее, но млел, чувствовал ее реальность под одним пуховым одеялом со мной. Я резко повернулся, оказался над ней, встретил ее серьезный взгляд и с блаженным головокружением ощутил терпкий запах ее подмышки.

— Ты очень красивая, — банально проговорил я в пьяном смятении, — даже слишком. Но ведь ты не любишь меня.

— Мой, — спокойно и окончательно сказала она, взяла меня за затылок и окунула в себя. В бездну своей груди.

Потом все было липко, и трескало, и хлюпало. Как обычно, но совсем по-другому. Медленно, ненасытно, изнывая, запутываясь в ее ногах и объятиях, запуская пальцы в легкие волосы, крепко хватая ее как кошку и запрокидывая ей голову.

— Говори со мной по-французски, милый, — попросила она.

— Э… Дит, сильвупле, комбьен? [1]

— Идиот! Говори, говори, говори…

И мысли о жене и о СПИДе с холодком провалились куда-то под ложечку, и я почувствовал ядовитую сладость, словно религиозного отречения. Впитал ее соки и злобно отдал ей свои, и растворился, и покорился, и душу свою потерял, и еще тысяча других «и»…

Я очнулся, словно приземлился в полуденном раю, в котором наступила осень и в котором я уже был чужим. Та, которая погубила меня, блаженно посапывая с подрагивающими выпуклыми веками, витала среди своих готических предков на цветущих галльских холмах. Она казалась мне бледной, какой-то плотской, с отсутствием всякой личности и совершенно чужой. Казалась погибшим ангелом, умершим и тут же воплотившимся. Я прижался к ее животу, и она жалостно запротестовала, бормоча по-французски «Нэсэ па, мадам», очевидно думая, что это няня будит ее.

— Я люблю тебя, — вслух сказал я.

Она озадаченно уставилась в потолок.

— Дурак, что ли?!

— Выходит на то.

— Сколько времени?

— Шесть. Тебе снились древние галлы?

— Мне снилась сохнущая сперма во рту, — сказала она, сморщившись, побегала глазами из стороны в сторону и неуклюже потянулась за стаканом воды. Я услышал, как глотки звучно протиснулись через ее горло, и понял, что этим утром романтики не жди.

— Поехали на работу, — сказала она хрипловатым спросонья голосом. — Здесь далеко станция?

— Сначала перекусить бы.

— Мы зачем вчера трахались?

— Я думал тебя спросить.

Она резко встала, голая, начала с деловитостью домработницы собирать элементы своей одежды по всей комнате. И зачем такие волшебные ноги какой-то офисной дурочке? Но, в конце концов, лучше она, чем та рыжая стерва, которую я совращал во сне мороженым сутки тому назад.

— Вставай! — сказала она с бесчеловечностью жены и бросила в меня моими трусами.

— Не хочу.

— Что такое? Мы обиделись?

— Нет.

— Вставай! — повторила она еще бесчеловечней, сдернула с меня одеяло и опешила, уставившись на меня.

— Стоит, — выдохнула она и глупенько гоготнула. — А ты знаешь, Алекс, он намного послушнее тебя.

Я почувствовал себя как в тупом сериале со смехом за кадром, развел руками, вздохнул и встал, спеша закамуфлировать самочинного проказника. Потом мы молча и зябко ели сырные тосты, запивая кофе с молоком, и я поражался тому, какая же она все-таки простая и предсказуемая, хоть и смышленая. И совсем не важно, что она француженка. Прежде всего, потому что это ничего не значит для нее самой.

— Поехали! — вскочила она.

— А ты меня поцелуешь?

— Нет.