Станислав Буркин - До свидания, Сима

Часа через два мы выкатились на пыльную извилистую дорогу и устремились на станцию Приисковая, чтобы разделить добычу, сесть на поезд и уехать из Забайкалья навсегда.

Была глубокая ночь, когда мы с потушенными фарами добрались по извилистой как змея дороге до желанной станции. Там мы завернули в тихий заводской двор, добыли телегу для ящика и бросили верную машину среди куч битого кирпича в глухом переулке.

— Да, Ба, вот это история, — вздохнул я с удовольствием и спросил: — Что же вы сделали с ящиком?

— А вот слушай. Мы были так измучены и голодны, что решили пробраться в горняцкую столовую, подкрепиться чем бог пошлет и поискать инструментов для взлома нашего ящика.

— Ну что ж, — сказал дядюшка Рум, когда мы пробрались через окно в кухню, — теперь пора и червяка заморить. А много их там было на дне, не правда ли?

— Ящиков? — мрачно спросил Серый.

Руки у него дрожали, весь лоб покрылся маленькими капельками пота. Он никак не мог восстановить дыхание после переноса ящика из телеги в столовую.

— Япошек, дурень, — мрачно загоготал предводитель. — Да и рыбы что надо, — продолжал посмеиваться поверивший в свою удачу Рум.

На кухне, как назло, все было прибрано, вымыто и попрятано по кладовым.

— Даже сухарей нам не оставили, — вздохнула я, проверяя хлебные ящики.

Но вдруг я наткнулась на маленькую кастрюльку с отбитой по краям эмалью и выведенным на боку красным инвентарным номером. В ней было штук тридцать поджаренных на сале котлет. Вот это была удача! Мы, едва веря своему небывалому счастью, набросились на эту кастрюльку и опустошили ее в момент.

Ах, что это были за котлеты! Никогда в жизни ни до, ни после я не ела таких чудесных котлет.

— Ну что ж, — вытирая пальцы о грудь, пресыщенным голосом сказал Рум, — настало время делить нашу добычу поровну. Я как главный организатор возьму себе половину, а вы с моей женой поделите все остальное.

— Слишком много шику для одной парочки, — прошипел Серый и достал из-за пояса наган. — Достаточно для вас будет котлет.

— Да ты что, салажонок, — покатился от хохота Рум. — Да ты же и вскрыть его сам не сможешь.

— Боюсь, этим буду заниматься не я, — мрачно сказал предатель и выстрелил в потолок.

— Ты что, сукин ты сын! — рявкнул Рум. — Хочешь, чтобы нас накрыли вместе с ящиком?

— Не петушись, Румул, — сказала я мужу. — Этот иуда только и хочет, чтобы сюда нагрянули.

— А ты права, — прищурился на Серого Рум. — Эта крыса нас давно подсиживает.

— Хорош болтать, — прервал его Серый, — а то, я гляжу, ты вот-вот расплачешься.

— Ты тоже не унывай, — огрызнулся Рум.

Не успел он это договорить, как с улицы раздался голос из громкоговорителя. Нам сообщили, что столовая окружена, и приказывали выходить с поднятыми руками. Едва Серый отвел взгляд в сторону окна, как Румул схватил столовый нож и метнул его прямо в сердце Серому. Тот рыкнул, пошатнулся и выстрелил.

В следующее мгновение Серый повалился навзничь, а Рума я успела подхватить под руку:

— Что с тобой?

— Ничего страшного, — сказал мой героический муж, прикрывая рукой рану в животе, и добавил: — Вот что, старуха, давай вскроем ящик, возьмем, сколько сможем унести, и попробуем отсюда выбраться.

— Но как нам взломать ящик? — воскликнула я. — Я уже не говорю о том, как нам отсюда теперь выбраться…

— Положись на дядюшку Рума, — улыбнулся раненый. — Ты что, забыла, что у меня все всегда продумано.

Лицо у него искривилось от боли, и он зажмурился.

— Там, в моем мешке, — указал на рюкзак муж, — лежит несколько шашек взрывчатки. Возьми одну и взорви этот сейф ко всем чертям. Может быть, деньги и пострадают, но нам все равно не унести всего.

— Хорошо, Рум, я сделаю, как ты сказал, — пообещала я и принялась за работу.

Через десять минут страшный взрыв потряс здание. В столовой вылетели окна, посыпалась посуда из шкафов, повсюду раскатились кастрюли и миски.

Когда страшный гром и звон стихли, мы, откашливаясь и отплевываясь, поползли через едкий дым к ящику.

— Что это за труха? — жалобно простонал Рум, вытаскивая какую-то цветастую солому из развороченного динамитом ящика.

Он был в ярости, когда понял, что мы охотились за изрезанными заводским способом купюрами, изъятыми государством из оборота.

Мне стало его так нестерпимо жаль, что я даже всплакнула.

— Теперь у нас нет средств даже, чтобы выбраться из этой дыры, — стонал Рум, истекая кровью. — А! — махнул он рукой. — Не жалко. Все равно жизнь никчемная.