Я оскорбил Тебя, Бог, в которого верит Шерли. Я бросил Тебе вызов. Отомсти нам, если Ты существуешь, или оставь нас отныне в покое.
– …Но в конце концов мы пришли к единому мнению. Мы гарантируем вам миллион двести тысяч. Не стану скрывать, что для принятия такого решения большую роль сыграло то, что братья Уилсон тоже выразили готовность финансировать ваш фильм…
Герберт Косташ, счастливчик. Значит, он и во Франкфурте солгал.
Да вы что, Джордан, не знаете, как финансируются фильмы?
– Ну что… ну что? – прошептала Шерли.
– Все о'кей.
– Что вы сказали?
– Ничего, мистер Хорвайн.
Из глаз у Шерли опять покатились слезы. Она была вне себя и от полноты чувств принялась целовать меня.
– Телеграмму соответствующего содержания мы только что вам послали, гарантийные письма вышлем завтра.
Вот Ты и сказал свое слово, Боже, если Ты существуешь. Значит, Ты на нас не гневаешься. Или же Тебя вовсе нет. Теперь уже ничто не заставит меня отступить от задуманного, ничто и никто.
– Я рад, что мне предстоит сотрудничать с вами, мистер Джордан. Передайте привет Косташу и братьям Уилсон. Вскоре увидимся с вами в Германии. Сердечно поздравляю. Можете приступать к съемкам.
Я прекрасно его понял и все же спросил:
– Будьте добры повторить.
– Можете приступать к съемкам.
– Вы не можете сниматься в фильме, мистер Джордан, – сказала Наташа Петрова. Дождь бешено колотил по стеклам моего номера, буря над Гамбургом бушевала все сильнее. Медленно, как во сне, я осел на край кровати. Я прекрасно понял, что она сказала, и все же попросил:
– Будьте добры повторить.
– Вы очень больны. Вы не можете сниматься в фильме, мистер Джордан.
Я неотрывно глядел ей в лицо, а она поправляла дужки очков. Свет хрустальной люстры рассыпал по стенам красные, золотые и зеленые блики.
– Вы перенесли тяжелый коллапс. Ваш организм и нервная система пострадали.
– От алкоголя?
– Да. Могу себе представить, о чем вы сейчас думаете…
– Вот как? Можете себе представить?
– …но как врач я должна вас предостеречь, серьезно предостеречь. Ваше сердце работает ненормально. Пульс в покое сто двадцать. Кровяное давление сто семьдесят на девяносто. Печень тоже не в порядке.
Дождь. Мрак. Штормовой ветер. Только что я мысленно перенесся на солнечный берег Тихого океана, гладил обнаженное тело Шерли и думал, что услышал глас Божий. А тут…
– Что же мне теперь делать, фрау доктор?
– Бросить пить. Причем немедленно. Это самое важное.
– Не думаю, чтобы я мог бросить.
– Сможете, если вам помогут.
– Вы хотите сказать, в… клинике?
– В санатории.
– Нет. Ни за что.
– Если не бросите пить, алкоголь убьет вас или…
– Или?
– …или разрушит ваш мозг, – сказала она.
Я вспомнил морскую чайку, которая потом исчезла, приступ смертельного страха возле камина. Промолчал. А она продолжала:
– Вам сейчас необходимо пройти обследование у разных специалистов. Нужно сделать рентгеноскопию, кардиограмму, анализы крови, печеночные пробы и так далее. – Она опять стала поправлять очки, ей было жаль меня, я это видел. – На основании собственных впечатлений я могу сказать одно: если вы сейчас же радикально не измените свой образ жизни, вы недолго протянете. И будете погибать в муках, в неописуемых муках.
Зазвонил телефон. Я снял трубку.
– Да?
– Говорит портье. Мистер Джордан, фрау Готтесдинер ждет вас в холле.
– Я такой не знаю.
– Дама говорит, вы назначили ей встречу.
– Как ее зовут? О!
Тут я вспомнил. Незнакомая дама с редкой фамилией Готтесдинер засыпала меня письмами с первого дня моего появления в Гамбурге. Дескать, ей необходимо со мной встретиться. Что-то мне сообщить и показать. Причем только мне лично. Сначала я не отвечал на эти письма. Потом переадресовал фрау Готтесдинер в нашу фирму. Но она упорно стояла на своем. Нет, мне одному она могла сказать то, что хотела. Поэтому – она, конечно, была бедна и нуждалась в деньгах – вчера вечером, когда я был пьян, а она позвонила, я назначил ей встречу на сегодняшнее утро. И выразил готовность выслушать ее после завтрака.
– Передайте фрау Готтесдинер, что я очень сожалею. Но у меня нет времени. Пусть она обратится на кинофирму «Джокос». Там ей сообщат все, что ее интересует. – Я положил трубку и посмотрел на Наташу. Выпитое виски замедлило мои реакции. До меня только теперь дошло, в каком положении я очутился. И я с трудом выдавил: – Но… Этого не может быть. Я никогда ни на что не жаловался.
Читать дальше