Хулио Кортасар: Далекая

Вчера это случилось вновь, я так устала от тяжелых браслетов и лицемерия, от розового шампанского и физиономии Ренато Виньеса… О, как мне надоел этот косноязычный тюлень-губошлеп; наверное, так же выглядел на портрете Дориан Грей [1] Дориан Грей — главный герой романа Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея». В романе изменяется не сам герой, а его портрет, на котором запечатлеваются все пороки оригинала. перед самым своим концом… Когда я ложилась спать, во рту оставался привкус шоколадных конфет с мятной начинкой, в ушах — отзвуки «Буги-вуги на Красной отмели», а перед глазами маячил образ зевающей, посеревшей мамы (она всегда такой возвращается из гостей — пепельно-серая, сонная, этакая огромная рыбина, совсем не похожая на себя настоящую).

Нора говорит, что может заснуть полураздетой, при свете и шуме, под неумолчную болтовню сестры. Вот счастливые, а я гашу свет и снимаю с рук светлячки колец, раздеваюсь под крики и мельтешение прошедшего дня, хочу заснуть — и чувствую себя жутким звучащим колоколом, бурной волной, цепью, которой наш пес Рекс грохочет всю ночь напролет в кустах бирючины [2] Бирючина — кустарник семейства маслиновых. . Now I lay me down to sleep… [3] Теперь я ложусь спать (англ.). Теперь я ложусь спать… — начало детской молитвы из старинного пуританского молитвенника. Чтобы заснуть, мне приходится читать стихи или подбирать слова: сперва с буквой «а», потом — с «а» и «е», с пятью гласными, с четырьмя… с двумя гласными и одной согласной (оса, эра), с тремя согласными и одной гласной (трон, мост)… Потом — снова стихи: «Луна в кружевах туберозы спустилась к цыгану в кузницу; мальчишечка смотрит, смотрит… смотрит — не налюбуется…» [4] «Луна в кружевах туберозы…» — из стихотворения Федерико Гарсиа Лорки «Романс о луне, луне». И наверное, нелишне будет заметить: в1933—1934 годах Гарсиа Лорка жил в Аргентине; Буэнос-Айрес и залив Ла-Плата были описаны им в стихотворении «Песня о мальчике — уборщике в лавке». И — снова слова, теперь с тремя гласными и тремя согласными: кабала, лагуна, досада; Арахна, молния, рабыня.

Так я изощряюсь часами… четыре гласных, три гласных и две согласных… потом перехожу к палиндромам [5] Палиндром (перевертыш) — слово или фраза, которые одинаково читаются и слева направо, и справа налево («Аргентина манит негра», «сон влетел в нос» и т. п.). Палиндромами увлекаются и герои кортасаровской новеллы «Сатарса» (сборник «Вне времени»). . Сперва попроще: дом мод; кит на море романтик. Затем придумываю самые сложные и красивые: я не мил — и не женили меня; Аргентина манит негра; а роза упала на лапу Азора… А то, бывает, сочиняю прелестные анаграммы [6] Анаграмма — слово или словосочетание, составленное из букв другого слова или словосочетания. Далее в кортасаровском рассказе приведена анаграмма Сальвадора Дали, придуманная французским поэтом Андре Бретоном (1896—1966) и означающая «Жадная на доллары». : Сальвадор Дали, Авида Долларс; Ева Корола — королева, а… Последняя анаграмма невыразимо прекрасна, ведь она как бы открывает дорогу, ничем не кончается. Потому что Ева — королева, а…

Нет, это жуть! Жуть именно потому, что открывает дорогу той, которая не королева и которую я снова возненавидела вчерашней ночью. Она тоже Ева Корола, но не королева из анаграммы, а кто угодно: нищенка из Будапешта, шлюха из публичного дома в Жужуе, служанка из Кетцальтенанго [7] Жужуй — город на северо-западе Аргентины. Кетцальтенанго — город в Гватемале. В рассказе даны как реально существующие топонимические названия, так и вымышленные (в дальнейшем это специально не оговаривается). . Она живет в какой-то тьмутаракани и не имеет ничего общего с королевой. Но она все равно Ева Корола, и потому вчера вечером это случилось вновь, я вновь почувствовала ее присутствие, и меня захлестнула ненависть.

Порой я знаю, что ей холодно, что она страдает, что ее бьют. В такие минуты я ненавижу ее лютой ненавистью, ненавижу руки, швыряющие ее на землю, ненавижу ее саму… ее — в особенности, потому что ее бьют, потому что она — это я, а ее бьют. Когда я сплю, или занимаюсь раскройкой платья, или помогаю маме принимать гостей: наливаю чай сеньоре Регулес или сыну Ривасов, — мне бывает полегче. Я немного отвлекаюсь, ведь мысли о ней очень личные, они обуревают меня, когда я остаюсь наедине сама с собой, а на людях я чувствую, что она хозяйка своей судьбы, далекая и одинокая, но все же хозяйка. Пусть ей плохо и холодно; я ведь тут тоже терплю и, наверно, немножко ей этим помогаю. Это как готовить повязки для солдата, который еще не ранен… приятно чувствовать, что ты заранее облегчаешь чьи-то мучения.