Зуфар Гареев - Спящие красавицы

Здесь уже врач. Он отстраняется от Аделаиды, встает.

– Она мертва. Это необратимо. Кстати, как она смогла остановить себе дыхание? Это необъяснимо.

Майер задумчиво произносит:

– Я привык к ней… Я стрелял, как охотник… Я танцевал…

Он добавляет по-русски:

– Вальсацио… менуэтик… полька-полька…

Майер показывает, как он танцевал вальсацио.

– Да. Кажется, это была любовь.

Лиза тоже пытается кружить.

На глазах Хильды слезы:

– А я привыкла быть дрянью… И пакостью… Никогда еще в своей жизни я не была так долго дрянью…

Она обращается к врачу:

– Вы знаете, в этом что-то есть такое… Вы меня понимаете? Я бы еще хотела побыть дрянью, но лишь бы она была жива.

Майер принимает звонок:

– Это жена. Алло?

Выслушав жену, он говорит Хильде:

– Моя жена сказала, что тоже хочет быть дрянью, лишь бы была жива Аделаида…

Сегодня снова день скрипичной музыки! Как рада Рита! Она снова увидит итальянца, а он – ее мальвиньи глаза!

Но обнаружилась другая нестыковка – никто так и не удосужился купить Рите обновки. Поэтому она снова в тапочках, в плохонькой юбке, в руках примерно такой же ридикюль, как у Лизы.

Переводчица нервно протягивает Козыреву новую тетрадь, Лиза топчется рядом.

– Вот еще одна предсмертная записка. И знаете что? Вы – сумасшедшие. Я сыта! Найдите себе другую переводчицу. Этот маразм нормальный человек не выдержит!

Она выходит, бросив в дверях:

– Этой старушечьей юбкой Вы просто издеваетесь над ней!

– Я собрал ее на свидание к Богу. Он любит скромные одежды, я спрашивал. Он не любит гламур.

Переводчица плачет:

– Вы чудовище! Рита имеет право быть красивой! Ей завтра к стоматологу! Что подумает о ней стоматолог?

Хлопнула дверью, ушла.

Козырев вертит в руках тетрадь:

– Предсмертные записки – это, между прочим, серьезный эпистолярный жанр.

Лиза достает из ридикюля веревку, с готовностью набрасывает на шею Рите.

Входит декламатор, воет как Качалов.

– Дай, Джим, на счастье лапу мне! Давай с тобой полаем при луне… Декламатора вызывали, дорогой?

– Вы не знаете как она завтра поедет к стоматологу в дерматиновых тапочках?

– Давай с тобой полаем при луне… Знамо как. На колесиках поедет.

Лиза отрубает:

– Сегодня у нас скрипичная музыка, милый.

Декламатор удаляется. Растерянно топчется за дверью, потом исчезает в туалете. В кабине он прикладывается к плоской бутылке коньяка, прячет ее под фрак. Пробует голос под Качалова:

– Удивительно, но факт: некоторые люди по разным причинам проводят в туалете до 40 % своей жизни.

Недоуменно пожимает плечами и выходит.

Козырев, отшвырнув тетрадь, спрашивает:

– Лиза, ты не находишь, что я совершенно омерзительная личность… Ну просто мразь… Одинокая мразь по имени Роман так сказать Григорьевич?

– Записывать?

– Да, милая, записывай: мразь. Потом дашь почитать.

– Записала.

– Лиза, ты заметила, что никому нет места на этой Земле. И нам с тобой в том числе, дорогая. И тебе, и мне. Ты тоже одинокая. Ты заметила?

– Да.

– У нас же горе от ума с тобой, ты заметила?

– Да.

– Но я возьму тебя за руку – и мы пойдем вместе к солнцу, так?

Он берет Лизу за руку.

– Мне больше некого взять с собой, Лиза. Я очень большой мизантроп, дорогая. Очень большой и неисправимый. А почему? А потому что я – плохой парень, тупой и одинокий. Запиши – incredible scoundrel.

– Записала.

Козырев засыпает в кресле. Лиза пытается удавить Риту, но услышав хрипы и кашель жертвы, испуганно хватается за голову и пятится.

Возвращается переводчица, снимает с шеи Риты веревку.

– Маргарита, Вы здесь? Я выходила на минутку.

Она слушает, что говорит Маргарита, потом переводит:

– Нет, я не могу повеситься пока. Я должна ему сказать все, что я еще успела подумать о нем. А я много еще чего подумала!

Козырев бормочет:

– Живи уж… Чего там… Я тебе новые тапочки куплю, Рита… Кожаные… Повысим уровень жизни, так сказать… К стоматологу поедешь в обновках, ах ты, Боже мой…

Входит старичок-скрипач и долго располагается на стуле, громко сморкается.

– Начнем с Вивальди? – оглядывает он всех. – «Дьявольская трель»?

– Да, – распоряжается Лиза.

В тот день, когда Яну доставили в Клинику (а это случилось спустя 16 часов после того как Синица увез ее с фотовыставки матери) с ней ничего не происходило. Замечена была только одна странность. Она не откликалась на голос переводчицы. Не откликалась она и на следующей день…