Макс Фрай - НебeSное, zлодея

Вот так и мы со своими котиньками и собаченьками (и хомяками, разумеется, как же без хомяков) вовсе не хотим продемонстрировать миру хорошее поведение, а просто любим их, потому что не любить вот это абсолютно бессмысленное с практической точки зрения, бесполезное в хозяйстве теплое и живое решительно невозможно. И возимся с ними не ради раздачи волшебных палочек, которых, разумеется, не бывает, а просто от избытка любви, зачем-то вырабатываемой сердцем. Абсолютно бескорыстной любви.

И это идет в зачет.

– На хрена нужна Инквизиция? Зачем кого-то допрашивать и мучать? И так все со всеми ясно: все дураки. Но это поправимо! – говорит мой внутренний протестантский пастор. – Я сейчас запишу основные тезисы, пусть читают, умнеют и исправляются. А кто не поумнеет и не исправится, тому мой внутренний дзенский монах каааааак даст палкой! Бымц! – и весь разговор… Что? Дьявол? Ну и что? Пусть тоже читает тезисы, умнеет и исправляется. Как это – не исправится? Тогда, значит, не настоящий дьявол, а самозванец, настоящий не может быть таким дураком. И его тогда тоже палкой. Бымц! Какая еще Инквизиция, зачем такая глупость вообще?

Истории, где чудеса случаются с детьми, рассказывать гораздо проще. С рассказчика как бы спросу меньше. Ребенок (в рамках текущей культурной традиции) – это такое специальное полезное существо, с которым случаются чудеса. Положено ему, он ребенок. У него полет фантазии на крыльях воображения, а даже если не только фантазии и не только на крыльях, все равно в любой момент можно напустить на ребенка отца (маму, старшую сестру, постороннего дядю), который за ухо вытащит из чудес и поведет обедать. А если не вытащит и не поведет (сразу вспоминаем «Все тенали бороговы», например), то это он сам дурак, проморгал. А теоретически мог бы! Поэтому все, что происходит (в историях о чудесах) с ребенком, воспринимается сказкой. Которая, согласно поговорке, ложь, а в ней намек (на бездну, в которую мы предпочитаем не всматриваться, и прочую цветущую сложность, которую так приятно обсуждать за кофе и ликерами, изредка, не увлекаясь, и иронично посмеиваясь в нужных местах).

…Зато как только на месте ребенка в рассказе про чудеса появляется взрослый, дело сразу приобретает серьезный оборот! Никто этого взрослого за ухо в «нормальную жизнь» обедать не потащит (то есть по сюжету, может быть, и потащит, но в наших предварительных ожиданиях все-таки нет). Поэтому рассказ про чудеса, случившиеся со взрослым, выглядит как бы серьезней. И с автора сразу как бы больший спрос. На нем как бы больше ответственности! («Как бы» в данном случае не слово-паразит, а необходимое вспомогательное средство передачи смысла.)

В заключение я хочу сказать, что это мое наблюдение про литературных детей и литературных взрослых – не бог весть что. Скорее всего, оно вообще легко опровергается какими-нибудь фактами. А может, и не опровергается. Мне все равно. Мне был нужен повод сказать, что в жизни все ровно так же. В смысле, в детстве нам (многим из нас) и правда совершенно задаром достаются если не сами чудеса, то уж точно возможность побыть существом, с которым они хотя бы теоретически могли бы случиться. А потом мы вырастаем и становимся всякой хней. И вот у этой хни, которой мы вынужденно (биологически вынужденно) стали, есть прекрасная жизненная задача: вернуть себе – в себя? – короче, снова сделать собой это замечательное существо, способное увидеть, услышать, почувствовать, пережить кое-что взрослому не положенное. То есть положенное, но не по умолчанию, а только если сам возьмет.

Когда мне было двадцать лет, мне удалось найти работу мечты. Натурально. Работа комендантом библиотеки Политехнического института требовала находиться на рабочем месте примерно часа три, не больше. А два с половиной часа из этих трех – спокойно сидеть в своем кабинете и читать книжку. Работы было – выдавать уборщицам хозяйственное мыло и тряпки для мытья полов. И еще мастику для их натирания. Изредка вызывать по телефону мастера починить какую-нибудь поломку. Еще побеседовать с окружающими библиотекаршами о смысле жизни, если поймают в темном коридоре. И это все.

Все остальное время можно было гулять, где вздумается и творить, что взбредет в голову, для меня это было важно. На дворе стоял восемьдесят пятый год прошлого века, и мне только что удалось познать чудо ежедневного посещения кофейни, где все друг с другом знакомы, чудо разглядывания американских журналов «АЯ» про подпольное советское авангардное искусство, чудо создания шедевров этого самого подпольного искусства на коленке и еще много разных чудес. А на чудеса требуется свободное время. И деньги на кофе и сигареты. Затем и нужна была работа мечты: кофе и сигареты покупать. А так-то можно и совсем без работы.