Георгий Виллиам - Побежденные

В этом стане погибающих свирепствовал тиф. Но умерших отсюда убирали. Лагерь находился подле самой дороги из города на Стандарт, к пристаням. Мимо проносились, поднимая тучи едкой цементной пыли, автомобили с развевающимися трехцветными флажками.

Смрад разлагающихся мертвецов мог бы достигнуть обоняния важных генералов, изящных, пахнущих духами дам, поэтому по утрам в это место скорби приезжали дрогали, подбирали покойников и увозили их в общую яму, куда их закапывали без гробов, «без церковного пения, без ладана»… Вместе с тифозными валили всякие другие трупы, всегда обнаруживавшиеся с наступлением дня на улицах.

Много больных было в общежитиях для беженцев, на вокзале и в пустых вагонах, на баржах, на пароходах, на бульварных скамейках; просто на улицах. У нас в редакции заболел курьер. Не только положить его было некуда, даже пощадить. Он бродил весь красный, в полубреду; падал, поднимался и снова бродил. Пущены были в ход все связи и знакомства, хлопотал сам военный губернатор, но места для больного не было ни в одной больнице, даже на полу, нигде. Целую неделю просили, приказывали, угрожали; наконец его приняли в какой-то лазарет, где он, лежа на каменном полу без подстилки, в то же день и умер. Да что там курьер: в это же время в вагоне генерала Врангеля, бывшего тогда не у дел, заболел и умер его друг, русский генерал, без всякой помощи.

Перед отъездом в Турцию моя жена пошла в баню. Вернувшись, она рассказала:

– В бане на полу, где моются женщины, в луже грязной воды лежит, как говорят банщицы, вот уже третьи сутки, тифозная больная. Она приехала в Новороссийск с поездом, заболела, ей посоветовали сходить в баню; она пошла, да там и осталась. В больнице ее не берут, а когда обратились в полицию, в участке сказали: «Помрет, уберем!».

Когда я садился на пароход, я видел на соседней пристани эшелон добровольцев, возвратившихся из Грузии. В полном походном снаряжении солдаты отдыхали, лежа на земле.

Офицер скомандовал: «Встать!» Солдаты поднялись и построились; но половина их осталась лежать: это были тифозные.

С этим странным названием я познакомился, на главной улице Новороссийска, на Серебряковской. Прочитал на вывеске: «Черноморский Осваг».

Задумался.

«Это что такое за штука?»

Однако разъяснение скоро нашлось.

Как-то встретил знакомого москвича. Общественный деятель, даже большевик в прошлом, – но только идейный, – он так напугался от практического применения своей теории, что сбежал от старых единомышленников, и не только от коммунизма, от всякого социализма открещивался: обжегшись на молоке, дул, так сказать, на воду.

Мне хотелось прочитать в Новороссийске несколько лекций. Я спросил у знакомого, как организовать их. Он ответил:

– Дело самое пустое. Я служу в союзе кооперативов. Союз организовывает лекции, – если темы подходящие, – и платит по сто рублей от штуки. Это мало: к тому же начальство старается совать ему палки в колеса. Между тем «Освагу» разрешения дают беспрепятственно, и платит он лекторам не сто, а пятьсот рублей.

Я обрадовался.

– Стало быть, вы можете объяснить мне, что такое «Осваг»?

Знакомый рассмеялся.

– Место злачное, – сказал он, – Как вы, однако, за границей от нас отстали: даже понятия об «Осваге» не имеете…

– Впрочем, для устройства лекций учреждение весьма подходящее: разрешение достанет, помещение снимет, афиши расклеит и гонорар выдаст без задержки. И даже независимо от того придут или не придут слушатели.

Далее он разъяснил, что «Осваг» – эти осведомительное бюро Отдела пропаганды при «Особом совещании».

– Словом, – закончил знакомый, – вы так все равно ничего не поймете, пока не поживете у нас подольше. Видели, наверное, всякие странные картинки на стенах с поучительными сентенциями о «великой, единой и неделимой» и портреты генералов с их изречениями? Ну, вот это и есть «Осваг».

Он не ошибся: я действительно ничего не понял. А стены домов и окна магазинов в Новороссийске, правда, были сплошь оклеены дешевыми литографиями, наподобие известных лубков, как-то: «Смерть пьяницы», «Водка есть кровь сатаны» и т. д.

На этих картинках фигурировал Московский Кремль, освещенный зарею, русский витязь на борзом коне, Троцкий в образе черта; ярко рыжий англичанин тащил за собою связку крошечных корабликов и вез на веревочке игрушечные пушечки. На этом была надпись:

«Мои друзья русские! Я, англичанин, дам вам все нужное для победы».