Морис Дрюон - Дневники Зевса

Не сама, конечно, хотя и поговаривали, что сама. Дорогая моя малышка! Нимфа-подросток — какое молоко она могла извлечь из своих едва округлившихся розовых грудок? Она сходила за козой в селение Психро и, ведя животное за рог, привела к пещере. Позже, когда я начал лепетать, я называл одним и тем же именем и нимфу, и козу, полагая, что есть только одно название для того, что мне приятно. Так недоразумение и сохранилось в веках. Было это во времена Козерога.

На следующую ночь моя мать Рея украдкой вернулась, беспрестанно оборачиваясь из страха, что Крон пустился вдогонку. Она обнаружила меня сытым, спящим, с капелькой молока на губах. Сквозь расщелину в пещеру проникал свет луны, находившейся в первой четверти. В углу лежала коза. Подле меня сидела на страже неусыпная нимфа.

Видя хранительницу, которую послали мне Судьбы, Рея поведала ей шепотом свой секрет, сообщив все, что меня касалось. Мать засыпала Амалфею множеством советов и наставлений, потом, вся в слезах, завернулась в первое проплывавшее мимо облако и вновь исчезла.

Амалфея заботилась обо мне днем и ночью. Нимфа была подобна самой юности, склонившейся над детством. Она вдруг обнаружила в себе потребность защищать, умилившись маленьким богом, что дремал в пухлом, беззащитном тельце младенца.

Мои глаза открылись, и я увидел стройные, мускулистые, почти мальчишеские бедра юной горной нимфы. И если я так любил потом белокурых женщин, то, быть может, в память о лоне Амалфеи, простодушно открытом моим первым взорам. Но я любил и стольких других...

Амалфея опасалась, как бы мой ужасный отец не узнал вдруг о существовании сына. Она стала прибегать к наивным хитростям. Например, когда ей приходилось оставлять меня ненадолго, подвешивала плетенку из ремешков, в которой я лежал, к дереву, чтобы Крон, затеяв поиски, не мог меня найти ни на земле, ни в море, ни в небе.

Второстепенные природные божества втайне всегда заодно; а потому Амалфея обратилась к своим кузенам Куретам — отпрыскам Океана, молодым демонам, которые были изгнаны с острова Эвбея за то, что слишком уж там шумели.

Покуролесив на многих островах, они обосновались на Крите, неподалеку от города Кносс. Амалфея попросила их заглушить мои крики, которые своей мощью вполне доказывали, что я отнюдь не заурядный ребенок. И всякий раз, когда мне охота было поорать, Куреты затевали дикую пляску, грохоча копьями по большим бронзовым щитам, которые им подарила мать, Комбе, дочь речного бога Асопа. Они это проделывали постоянно, пока у меня резались зубы.

У Амалфеи была сестра Мелисса — нимфа пчел. Она умела говорить с пчелами, ухаживала за ними, брала на руки, направляла к самым душистым цветам. Она и ходила-то не иначе как в сопровождении пчел, и ее поступь всегда окружало золотистое облако. Один рой она поселила у входа в пещеру, и мед, который источали пчелиные соты, стал моей второй пищей.

Начав ходить, я какое-то время не понимал, почему Амалфея окружила меня столькими запретами. Мне не позволялось отдаляться от пещеры или приближаться к обрывам. Если солнце припекало слишком сильно, следовало держаться в тени листвы, а если появлялось угрожающего вида облако — немедленно возвращаться назад. В грозовые и туманные дни Амалфея стояла под навесом скалы и с тревогой вглядывалась в завесу дождя или пелену тумана.

Дорогая моя Амалфея! Она не знала, что злодеев легче всего обманывает отсутствие сомнений в собственной жестокости. Камень, отягчавший желудок Крона вместе с моими братьями и сестрами, внушал ему уверенность.

Поскольку я был рожден в человеческом обличье, то и рос как человек. Однако уже выказывал незаурядную силу. Как-то раз, когда я играл с козой, один из ее длинных и винтообразных, как у островных коз, рогов вдруг остался у меня в руках — я нечаянно его отломал. Улыбаясь, я протянул рог Амалфее. Это был первый дар, который я ей преподнес, а потому и не понял, отчего нимфа приняла его с таким волнением, осыпала поцелуями, прижала к груди. Но, видя ее радость, я открыл для себя божественную радость дарения.

Амалфея пользовалась пустотелым рогом, собирая в него ягоды с кустов и плоды с диких деревьев. Она всегда набирала доверху, а по возвращении вытряхивала свою добычу, и та грудой вырастала в траве. Каким лакомством, каким пиром была кисловатая или медовая мякоть в погожие дни, у входа в пещеру!