Морис Дрюон - Дневники Зевса

Мы, древние многочисленные боги, были и остаемся с атомами, галактиками и людьми, внутри Вселенной, где ничто не свидетельствует о какой-либо ее ограниченности или конечности. Но ваша ложная абстракция не могла занять другого места, нежели отсутствие Вселенной, которое надо постараться вообразить; и вот доказательство: то, что называлось «Хаос», вы вынуждены были назвать «ничто».

С этого момента все становилось возможным, я хочу сказать, любой бред, любые заблуждения, любые злоупотребления, ведь «ничто» уже не уравновешивалось, «ничто» уже не было объяснимо или постижимо.

С этого момента знание неизбежно заменяется верой, долг — подчинением, осторожность — страхом, правосудие — властью.

С этого момента расцветают фанатизм и нетерпимость с их богатой жатвой массовых истреблений и боен. А как, в самом деле, могли бы вы принять, не почувствовав, что подвергаетесь угрозе, лишаетесь защиты, обделяете себя, что есть другая догма кроме той, в которую вы верите, другой закон кроме того, которому подчиняетесь, другой культ кроме того, который отправляете? Малейшее различие в представлениях о Непостижимом становится у вас поводом к бесконечной грызне и предлогом к исключению друг друга из человеческого стада, будто не у всех у вас одна голова, две руки и две ноги.

Некогда каждый город, каждый народ выделял кого-нибудь из главных богов или же имел своего особого бога — деятельное начало их сообщества. И это, кстати, так же относилось к еврейскому народу, как и ко всем прочим. Однако слышали ли вы когда-нибудь о религиозных войнах в те времена, когда ваши предки почитали разных богов? Завоевательные или оборонительные войны, столкновения из-за власти, богатств или рабочих рук — да; но религиозные войны, непримиримые, исключающие всякое согласие, — никогда. Они появились, только когда вы завели себе этого непреложного владыку вне реальности. Поскольку вы знаете лишь одного бога, каждая людская общность хочет присвоить его себе, вот вы и истребляете друг друга у подножия алтарей, чтобы доказать его принадлежность, или доказываете, что только вы — его избранные служители...

Также с этого момента вмешательство божества признается только в чуде, то есть в факте, явно противоречащем естественному порядку вещей, а не как было прежде: в регулярных и постоянных проявлениях этого порядка. Но поскольку каждое чудо благодаря науке сыновей Гермеса получает однажды объяснение и, следовательно, возвращается в порядок вещей, единственный бог тем самым возвращается к своему отсутствию...

Вполне представляю себе, смертные, что, говоря с вами таким образом, я шокирую, раню или возмущаю многих из вас; а иные принуждают себя усмехаться, делая вид, будто не стоит принимать мои речи всерьез. Но нет, дети мои! Я-то наблюдаю вас из глубины ваших веков, на протяжении всего миллиона лет вашего существования. Однако идея бога-единицы, обосновавшегося вне мира, совсем недавняя, повторяю вам: три тысячи пятьсот лет, не больше. Как же тогда получилось, что это заблуждение приобрело среди вас такой большой успех?

Ну очень просто: потому что оно — отражение вашего собственного желания превосходства и всевластия, потому что все вы — маленькие ахетатоны и моисеи, потому что вы сами хотели бы быть единственными и навязывать свою волю целой Вселенной. А поскольку с утра до вечера все доказывает каждому из вас, что он отнюдь не высший и не единственный, вы и породили или восприняли этот образ бога-отца, всемогущего самодержца, чтобы утверждать, будто вы его дети, и убаюкивать себя иллюзией, будто вы на него похожи.

У вас обычно говорят, что человек выдумал богов. Ну уж нет! Он выдумал только одного — этого. Остальных он осознал и отверг, чтобы смастерить себе зеркало своей собственной гордыни. Кара не заставила себя ждать; нам, древним богам, даже не пришлось вмешиваться. Кару вы наложили на себя сами.

О! Как же пагубны были для вас гимны безумного фараона!

«Это ты создал мир, ты один и по воле твоей. Но никто не зрит на тебя, кроме меня, плоти твоей, сына твоего...»

«Бог божественный, сам себя породивший... ты в моем сердце, и никто не знает тебя, кроме сына твоего, царя Ахетатона».

А сколько забот, страданий, несчастий принесли вам невнятные упрощения, непродуманные предписания, грозные запрещения того, кого вы называете Моисеем, то есть «ребенком», но без уточнения, чьим именно, очевидно подразумевая, что он был ребенком самого Всемогущего!