Евгений Гришковец - Год жжизни

А сейчас у меня перед домом зеленеет газон, в Калининграде тепло и влажно, и мне это нравится. Но ненадолго хотелось бы звенящего и неподвижного мороза.

Занялся тем, что пишу небольшую статью о Гене Бачинском. Пишу о его феномене в контексте современной культуры — скорее для себя, а не для какого-то конкретного издания.

Мне задают много вопросов по поводу писательского труда и при этом просят рецептов, как быть молодым авторам, которых никто не знает, кому отправлять рукописи, как выходить на издателей.

Совершенно не представляю, что нужно делать, у меня нет такого опыта: я был уже известным театральным деятелем, когда вышла моя первая книга, — по инициативе издателей.

Думаю, что это страшный и трудный путь. Не представляю себе, что должно случиться, чтобы кто-то в сегодняшнем мире захотел издать чей-то текст, если автор совершенно не известен. Есть, конечно, литературные конкурсы и премии, и я знаю счастливые случаи, когда побеждали действительно неизвестные и действительно талантливые. Но это такая редкость! Не думаю, что имеет смысл посылать в издательство рукопись, а потом чего-то ждать. Я в это совершенно не верю. Не верю в то, что при сегодняшнем состоянии дел художественное произведение в отрыве от человека само по себе может быть кем-то обнаружено, кто-то сможет разглядеть, почувствовать, а главное, — захотеть это произведение печатать, издавать, продавать. Очень важно обеспечивать свой талант и свои произведения ещё и приличным поведением, то есть быть контактным, интересным, внимательным, приятным.

Но как войти в литературное пространство — не представляю. Очень страшный мир. Главный мой совет: не посылать свои рукописи издателям или каким-то известным писателям. А если всё же послали, то сильно не ждать ответа. Это ожидание может убить и уже убило немало беспечных людей. Есть большая опасность, при попытке стать писателем, превратиться из нормально живущего человека в несчастного, отвергнутого и одинокого.

А ещё нужно очень надеяться на везение. Я-то догадываюсь, что мне здорово повезло. А ещё, гораздо приятнее считать и ощущать себя человеком удачливым и везучим, чем человеком работящим (улыбка).

Со мной нечасто это случается, но я сегодня собой доволен. Закончил большой кусок романа, который шёл с большим трудом. Перечитал и доволен. Я, когда хорошо поработаю, позволяю себе выйти вечером в город, заезжаю в один бар, сижу у стойки, болтаю с барменом, они меня уже знают, и выпиваю грамм двести виски. Ну, двести пятьдесят…

У меня много спрашивают про отношение к религии и религиозность. Ничего про это отвечать не буду. Мне нравятся маленькие и старые православные церкви. Мне нравится заходить в Европе в лютеранские и протестантские церкви: нравится слушать орган или хор, нравится, что там можно сидеть. Мне нравится их праздник Первого причастия, когда много веселых, нарядных детей. В мечети или синагоге не был никогда, не случилось. Но про веру и отношения с церковью прошу меня больше не спрашивать.

Ещё меня спросили про мое ощущение школы.

Вчера был забавный и очень приятный эпизод. Ко мне забежал мой калининградский приятель, который старше меня на три года. Он очень весёлый, показно-жизнерадостный, периодически истеричный, периодически депрессивный, то мечущийся, то беспробудно-ленивый… То есть нормальный, слегка за сорок, недавно разведённый парень.

Он зашел ко мне поболтать и попить чаю. А Лена и дочь Наташа разбирали какую-то задачу по математике, про велосипедистов. Задача за 6-й класс. Я в этих делах не участвую никогда, у меня по алгебре и геометрии в аттестате незаслуженные, явно завышенные тройки. Короче, чаю мы не попили, потому что приятель решил помочь разобраться с задачей, и пошло-поехало. Два взрослых человека и двенадцатилетняя девочка шумно, азартно, нервно решали задачу. Были возгласы: «Да кто придумывает эти учебники?! У нас всё было по-другому! Наташа, и у вас в классе дети такие задачи сами решают?!» или: «Да тут явная ошибка в условии, эта задача не решается!». В итоге они её решили и были счастливы вместе, а я с огромным наслаждением наблюдал эту картину. Они были прекрасны.

Школу я никогда не любил и никогда не был в ней счастлив. В первый класс я пошел в Ленинграде. Потом мы вернулись в Кемерово, и там я ходил в 23-ю, 55-ю и, наконец, 21-ю школу, — короче насмотрелся. 21-я была единственная в Кемерове школа с английским уклоном, а наш выпуск был первым. И хотя ненавистных учителей у меня не было, в школе мне никогда не нравилось. Но одного учителя я вспоминаю особо.