Юрий Козлов - Воздушный замок

— Я тебе покажу небесные механизмы чинить! — прошипел Лёшка, обильно смачивая слюной для крепости вторую пулю.

Так начались Колины мучения. Сразу же после уроков, когда он сидел в раздевалке и зашнуровывал ботинки, на него набросили пальто и стали колотить портфелями.

— А ну-ка разойдись, мужики, сейчас я Небесному механику по балде! — раздался громче всех ставший ненавистным голос Лёшки Вельяминова.

Было это не больно, но очень обидно. Коля вырвался из-под пальто, расправил плечи и закричал:

— Дерусь со всеми по очереди, только один на один!

— Ишь развоевался, Небесный! — презрительно сказал Лёшка и тряхнул головой (он так и ходил с длинными волосами). — Буду я с тобой драться! Дерутся с врагами, а не с дураками!

Так к Колиной кличке Небесный механик прилипла вторая — дурак. Иногда из них делали противный винегрет — Небесный дурак или Дурацкий механик.

— Вот навязались на мою голову! — грозил Коля кулаком механизмам в небе. — Из-за вас ведь дразнят!

Те покаянно шевелились, и Колю обдавал приятный ветерок.

— Разве я виноват, что вижу их? — спрашивал Коля у Евстолии.

Жили они по соседству и из школы частенько возвращались вместе, несмотря на Лёшкины злые насмешки.

— А я разве виновата, что всё слышу? — спрашивала Евстолия. — Меня Лёшка стетоскопом обозвал….

Евстолия к этому времени начала замедлять свой стремительный рост, а Коля только-только входил во вкус. Каждую ночь ему снилось, что два карлика растягивают его — один за пятки, другой за уши.

— Всё-всё слышишь? — не верил Коля.

— Всё слышу… Когда контрольные пишем, я Вовку Смирнова прошу, чтобы он себе под нос все действия проговаривал.

— Вовка же на последней парте сидит, а мы на второй… Как же ты слышишь?

— А когда я с мамой и папой на юг ездила, то слышала, как летучие мыши пищат и стрекоз хватают…

Коля задумался. Некоторое время они шли молча. Небо было удивительно грязным. Просто противно смотреть. Правда, пришла осень, а осень для механизмов — самое тяжёлое время года. Многие от сырости разваливаются.

— Я слышу, как у тебя сердце бьётся, — сказала Евстолия. — Ты сейчас чего-нибудь придумываешь…

— Толька! — вдруг осенило Колю. — Ты должна стать разведчицей!

Время шло. Коля, как, впрочем, и всё вокруг, менялся. Теперь это был не прежний туповатый увалень, а похожий на журавля подросток с нескладными большими руками и россыпью прыщей на подбородке. Коля начал одеваться с покушениями на моду. Раздобыл где-то джинсы, которые оказались безнадёжно коротки, и куртку с двенадцатью карманами. На куртке вскоре была обнаружена подозрительная метка «Сделано в Макао». Лиля стала звать Колю обезьяной из Макао. Длинные волосы, которые Коля себе отрастил, были редкими и светлыми. Сквозь них, словно два сырых антрекота, торчали вечно красные Колины уши.

— Коля! — строго говорила ему мама (она ещё чуточку пополнела и напоминала теперь милый ренуаровский рисунок, где фигура у женщины вроде бы имеет чёткие очертания и в то же время куда-то неудержимо плывёт). — Коля! Почему ты сидишь дома? Неужели у тебя нет никаких интересов? Я не говорю, что ты должен целыми днями болтаться с гитарой по подъездам, как этот бездельник Вельяминов, но должны же у тебя быть какие-то интересы? Можно записаться в кружок юных техников, в секцию плавания, куда угодно… Нельзя же целыми днями сидеть дома и смотреть в окно! Ну что ты там видишь?

— Механизмы! — с вызовом ответил Коля.

— Хватит паясничать! — разозлилась Ольга Павловна. — Марш на кухню картошку чистить!

Лилечка — любимица мамы и папы, «золотце пианинное», как иногда называл её Коля, тем временем превратилась в быстроногую синеглазую девушку, в греческую скульптурку, одетую в узенькие брючки и коротенькую приталенную кофточку. Подстригла Лилечку по последней парижской моде француженка, которая как-то приходила к ним домой обсудить с Николаем Николаевичем некоторые аспекты проблемы рабства в эллинистических полисах первого века нашей эры.

Первый раз в жизни Лилечка ходила на школьный вечер и танцевала там с каким-то десятиклассником. Это событие горячо обсуждалось за ужином, и только Коля зевал — он хотел спать, и плевать ему было на танцора-десятиклассника.

Иногда приходила к ним Наталья Юрьевна. На «ты» она называла Ольгу Павловну, но никак не Николая Николаевича, который успел защитить докторскую диссертацию и теперь собирался улететь в Афины на конгресс учёных и переводчиков.