Ирина Волчок - В Калифорнии морозов не бывает

В тот же вечер я сел за компьютер и попытался записать всё, что помнил, с самого начала. В компьютере не было русского шрифта, только английский. Я набрал три строчки по-английски, прочитал и стёр. По-английски это нельзя было писать, получалась какая-то пошлость. На следующий день я купил большой блокнот, упаковку чёрных стилеров и начал писать от руки. Оказывается, я совсем разучился писать от руки. Да ещё — по-русски. Иногда я сидел и долго вспоминал, как пишется какое-нибудь слово. Каждую букву я выводил старательно, будто незнакомый китайский иероглиф. Но иногда всё равно путал английские и русские буквы, особенно часто «с» и «s». «Ф» и «f» тоже часто путал.

Но всё равно писал каждый вечер. Натали однажды спросила, что я пишу от руки. Она привыкла, что сценарии я набираю сразу на компьютере. Я сказал, что начал писать книгу. Натали, кажется, удивилась, но ничего не сказала. Да нет, семейную жизнь можно вытерпеть, если жена попадётся достаточно тактичная и способная к обучению. К тому же, если сейчас развестись, — это отнимет массу времени, сил и финансов. Я окончательно передумал разводиться.

Прошлой осенью мне вдруг позвонила подруга мамы, сказала, что мама в больнице, сердце, ничего непоправимого, но мама просила, чтобы я приехал. Я всё бросил и полетел в Москву. В самолёте я всё время думал: то, что я не заставил маму переехать ко мне, — это большая ошибка. Мне было бы намного спокойней, если бы она жила со мной. Или рядом, может, в соседнем городе. Но лучше, если бы со мной, в одном доме. Я тогда не чувствовал бы одиночества, и жениться мне не надо было бы.

Врачи в больнице сказали мне, что всё очень серьёзно. У мамы были плохие сосуды, совсем изношенное сердце. Они сказали, что в таком возрасте и при таком общем состоянии здоровья операция на сердце не показана. Я сказал, что увезу маму в Америку, там сделают операцию. Или в Израиль, там очень хорошие врачи. Мне сказали, что мама не выдержит дороги.

Мама сказала, что никуда не поедет, что хочет умереть на родине. Она сказала, чтобы я от неё отстал.

Я оплатил отдельный бокс для неё, трёх сиделок, чтобы они были с мамой посменно, круглые сутки, и больше не заговаривал ни об операции, ни о переезде. Две недели мне говорили, что состояние у мамы стабильное, средней тяжести, но стабильное, так что надежда есть. Я ездил в больницу каждый день, подолгу сидел у неё в боксе, она почти всё время спала, я ждал, когда проснётся. Мама просыпалась, спрашивала, как я живу, я рассказывал. Она иногда говорила, что довольна мной, иногда — что я зря уехал. Чтобы она не расстраивалась, я говорил, что, может, вернусь назад. У меня сейчас есть деньги, много денег, с деньгами и в России можно жить. Она опять говорила, что довольна мной, и опять засыпала. Так я ездил к ней две недели, каждый день, возвращался поздно вечером. Однажды поздно вечером вернулся, и через пять минут после моего возвращения позвонили из больницы, сказали, что мама умерла. Обширный инфаркт, были проведены все необходимые реанимационные мероприятия, но всё было бесполезно. Сказали, что в её возрасте на другой результат нельзя было надеяться. Маме было всего семьдесят шесть, я давно забыл, что здесь это считается преклонным возрастом, привык думать, что маме до старости ещё далеко.

Ночью я позвонил Натали, сказал, что моя мама умерла, я буду занят похоронами, оформлением документов, ещё чем-то необходимым. Здесь даже смерть и похороны сопровождала невероятная бюрократическая волокита. Натали сказала, что сожалеет, но прилететь на похороны не сможет. В Калифорнии страшные пожары, есть опасение, что вообще весь штат выгорит. Ей необходимо остаться дома, следить, как пожары будут распространяться, может, нашему дому огонь не будет угрожать, тогда его бросать тем более нельзя, потому что в этом случае ему будут угрожать мародёры. Я тогда подумал: мне совершенно безразлично, что будет с моим домом, сгорит он или его разграбят. Что будет с Натали, мне тоже было безразлично. Я сказал Натали, что согласен с её решением. Сказал, чтобы она берегла себя. Натали была растрогана. Сказала, чтобы я себя тоже берёг. Я тогда подумал: ну вот, у меня больше никого, кроме Натали, не осталось. Совсем никого. А ведь хотел разводиться.

С организацией похорон мне помог Марк. И с оформлением необходимых документов он помог, у него до сих пор сохранились какие-то нужные знакомства повсюду. Я думал: это странно, что он не использует свои знакомства хотя бы для того, чтобы хорошо устроиться самому. Всем помогает, а для собственного блага никакие знакомства не использует. Это было очень странно. Марк ведь был неглупый человек, мог бы и для себя что-то сделать. А он не делал. Может, делал, может, я просто не всё о нём знал. Я спросил у него, почему он не использует свои многочисленные знакомства для собственного блага. Он посмотрел на меня как-то странно и спросил: