Игорь Гамаюнов - Свободная ладья

Сосредоточенно нахмурившись, он кашлянул в кулак, как это делал в аудитории, прежде чем заговорить, закинул ногу на ногу и, переплетя на груди руки (отчего его старомодный пиджак с подбитыми ватой плечами слегка словно бы вздыбился), произнёс:

– Я отвечу. Но вначале мне хотелось бы задать два встречных вопроса: неужели по тому документу, который попал в руки наших спецслужб в сорок пятом, тогда же не провели необходимую проверку? И если не провели тогда, то почему именно сейчас, двадцать четыре года спустя, вдруг возникла такая необходимость?

Непоколебимым изваянием высился сидевший напротив человек.

– Не уполномочен отвечать на такие вопросы, – всё тем же доверительным тоном произнёс Морандюк. – Проще говоря, ответа на них я не знаю. Я действую в рамках данного мне поручения.

– Ладно. В таком случае вот мой ответ. В начале сороковых, когда Молдавия стала советской и мы с Лучией Ивановной Кожухарь оказались по разную сторону «железного занавеса», она, добиваясь разрешения на выезд ко мне, из румынских Ясс в советские Пуркары, в отчаянии дала подписку о сотрудничестве работнику сигуранцы. Но за все эти годы ни о каком подобном сотрудничестве не могло быть и речи. Доступа к секретным данным у неё никогда не было, она всю жизнь работала в системе просвещения. А так как человек она талантливый и страстный, то везде трудилась с фанатической самоотдачей, не жалея себя, – в сельской школе, здесь, на кафедре молдавского языка, в Кишинёвском университете, где и выпустила под своей редакцией учебник, по которому учат детей в школах. Кстати, этот учебник, я слышал, выдвигают на республиканскую премию.

– Понятно, – кивнул Морандюк. – А не замечали ли вы такой, знаете ли, очернительской тенденции в её разговорах – с вами ли, со студентами? Ну о том, как у нас всё плохо.

– Ей некогда было вести бесполезные разговоры – во-первых, а во-вторых, что в них криминального? Девять десятых наших обывателей ведут такие разговоры.

– Но она человек авторитетный в своих кругах, её мнение может оказывать влияние на других. Вам не кажется, что её сотрудничество с враждебными нам спецслужбами могло выражаться именно в такого рода беседах? Вы ведь знаете, не обязательно быть агентом, тайно сообщающим секретные данные. Можно быть не менее эффективным агентом влияния .

– Вот оно что, – усмехнулся Бессонов. – В таком случае записывайте имена известных мне агентов влияния : Эминеску, поэт, Садовяну, прозаик, оба румыны, оба включены в программу нашей школы. Из русских, конечно же, сильнейший агент влияния Пушкин, жил в Кишинёве, писал опаснейшие стихи. Ещё? Лермонтов, Гоголь, Лев Толстой… Всех будем вычёркивать из школьной программы?..

Нет, не улыбнулся Морандюк.

– Давайте посмотрим с другой стороны. – Он сосредоточенно шевельнул бровями. – Говорят, вам до сих пор шлют письма ваши и её выпускники, из тех, что готовили спектакли в созданном вами студенческом театре «Горизонт». Они бывали и у вас дома, то есть общались в неформальной обстановке. Не кажется ли вам, что у них в результате такого общения выработался очернительский взгляд на нашу действительность, затрудняющий их работу в сельских школах?

– А откуда вам известно, что именно они нам пишут? Вы что, читали их писания? И заодно меня решили включить в почётный список агентов влияния? Кстати говоря, у меня дома, из письменного стола, недавно пропала пачка таких, интереснейших, на мой взгляд, писем – о трудных ситуациях в общении со школьниками. Кому-то понадобилось. Уж не вашей ли службе?

– Да ну, что вы!.. Я лишь предположил… Что же касается пропажи, то, видимо, слишком много у вас студентов бывает… Не устаёте от них?

– Знаете, нет. Они словно бы подзаряжают своей молодой энергией. Хотя не все. Вот недавно был у меня автор наверняка известной вам статьи про наш «Горизонт», третьекурсник Пётр Жадан. Его присутствие как-то всех очень сковывало. Видимо, он пришёл с заранее кем-то определённой задачей – изругать наш театр. Уж не в вашем ли ведомстве его так озадачили?

– Богатая у вас фантазия, Александр Алексеевич.

– Да ведь очень она совпадает с реальностью. И меры уже приняты – снята афиша о нашем вечере. Наверняка сейчас, после вашего ухода, ректор сообщит мне, что вечер отложен из-за идейной незрелости сатирических миниатюр.

– Вот это уж точно не в моей компетенции. Ну что ж, спасибо за беседу. Надеюсь, как-нибудь ещё встретимся. На охоте например.