Евгения Доброва - A под ним я голая

А сейчас уже десять минут я кручусь перед зеркалом: разглаживаю оборки и рюшечки. Максимыч суетится вокруг с фотоаппаратом, запечатлевает для истории натуру. Еще бы: сегодня я позирую в средневековом платье. Тина с Машей еле натянули его на меня. Платье принцессино, шилось на заказ для спектакля: голубое, кружевной корсет на шнуровке, сзади трен, на рукавах буфы – все как положено. Машке так и не довелось в нем сыграть. – Почему? – Поступила в театральную школу при училище Щепкина. А там запретили участвовать в любительских спектаклях. Пришлось извиниться и уйти.

Учится Маша прилежно. Записана в «Иностранку», читает на двух языках, пишет доклады – готовится к экзаменам Катя, а чем символисты отличаются от акмеистов? Я думаю, как бы ей лучше объяснить. Символисты запутывали, а акмеисты распутывали. Что распутывали? – Смысл…

Как мне распутать смысл того, что происходит вокруг?

– Маша, что вы там делаете? Литературу? Потом проверите, идите ужинать! – зовет с кухни Тина. Мы отправляемся мыть руки; со дна ванны вскакивает что-то большое и лохматое. Не пугайтесь, это Боба, он все время здесь спит. – Ну и как вам Машкино сочинение, интересуется за столом Максимыч. – Хорошее сочинение. – Вы, пожалуйста, следите, что она там пишет. А то у нее плохая наследственность. Мы в детстве такие были неучи! Жутко неграмотные. Из школы одни двойки приносили. Помню, сестра в диктанте вместо «из подводной лодки» – «из-под водной лодки» написала. Ленились, уроки не делали… Вы не представляете, что такое генеральские дети.

Нам тогда наняли репетиторшу по русскому языку, она дружила с матерью и по выходным ходила с нами гулять. А пока гуляли, рассказывала о домах: мы шли – и она рассказывала. И я впервые увидел архитектуру. И так постепенно увлекся, стал разбираться в стилях… А сейчас с ужасом думаю: не стань я художником – кем мог бы я стать?

…Яркий солнечный день с сильным ветром, какие бывают в апреле, недавно прошел дождь – и день сияет, сегодня у него был банный день, я бегу к метро, тороплюсь, люди тоже куда-то бегут, лавируя между луж с крошкой колотого льда по краям, их переплетающиеся траектории напоминают спешку муравьев на садовой дорожке. Где-то невдалеке строят дом, слышно, как забивают сваи. Ветер доносит запах бензина – я вспоминаю Валю.

…Вот мы едем на танцы, на дискотеку в клуб «Тэксман», Валя будет учить меня танцевать буги-вуги. У меня получается плохо, потому что начинать надо с другой ноги, а стоять – согнувшись, в позе обезья ны. Но бальная выучка распрямляет мне спину в струну, я словно кол проглотила: обезьяна не выходит никак.

– Ну вспомни, как негры по телевизору танцуют! В процесс обучения встревает девочка в пиратской шляпе, в кожаной жилетке с бахромой: давай, может, я объясню?

– Мы, в отличие от бальников, колени не выпрямляем.

– Хорошо, я попробую.

Но мое тело не слушается, оно протестует против расхлябанных па. Да ну ее, эту обезьяну!

Валя, не скрывая своего недовольства, приглашает другую партнершу. Я отхожу в сторону с бокалом кампари и наблюдаю, как они танцуют буги. See you later, alligator! – дразнит из динамиков голос Билла Хейли.

See you.

…Вот, уступив моим просьбам, Валя ставит кассету. VHS, домашняя порносъемка, записано полтора года назад. Валя и его бывшая подруга Марина занимаются сексом.

Фигурки в визоре выглядят очень счастливыми, о чем-то говорят, смеются, потом самозабвенно совокупляются. Где-то за кадром работает радио, в эфир долетают позывные «Эха Москвы». Неожиданно начинаю рыдать. Эй, да ты чего! А я сама не знаю. Подушка вся в черных разводах туши.

…Вот Валя хулиганит, в супермаркете его озарило насыпать мне льда в штаны – рыбный отдел украшал ледник с форелями и осетрами. Валя подкрался тихонечко со спины, оттянул джинсы за хлястик – и напихал пригоршню. Хорошо, была без трусов, вытрясла через штанину.

…Вот я у него на кухне, на часах полчетвертого утра, я стою у окна и долго смотрю на фонари и арочные окна соседнего особняка, на черные прутья ограды и белые спины мастодонтов, – наконец, чмокая по скользкому полу задниками огромных Валиных тапок, возвращаюсь в полумрак единственной комнаты.

Мне до сих пор снятся ночами эти слова. Молдинги… Страпонтены…

Морок, морок все это!

Я решила больше не звонить Вале. Никогда не звонить Вале. После случая с Потапом он для меня прекратился. Видимо, и он так решил. За месяц ни одного звонка, ни одного привета.