Евгения Доброва - A под ним я голая

А у них это было! И они еще держатся за витой чугун перил!

К Кустовым я пришла расстроенная – из-за Ляли и Вали. Здоров ли, князь, что приуныл ты, гость мой, Маша мурлычет арию из Бородина, у вас какие-то неприятности? Что-то случилось? Меня обидел один человек. Он мне… нахамил. Представляешь, Маша, – я с ним разговаривала, ночью, а он бросил трубку. Первый раз в моей жизни кто-то бросает трубку…

– Не расстраивайтесь… Сердце в будущем живет, настоящее уныло, все мгновенно, все пройдет, что пройдет, то будет мило. Вам нравится Пушкин? Что-то сегодня все со мной откровенничают. В школе целых два стихотворения посвятили…

Еще бы не посвящать ей стихов. Очень хороша собой, русской красотой красива. Тургеневская, нет – Борисова-Мусатова девушка. Те же прически, локоны, призрачность, хрупкость – гостья летних усадеб, чаровница, пленительница… Где твой зеленеющий вертоград, где дворец с собственным садом, с французским парком, с вольерами, поляной муз и мраморными статуями вдоль дорожек? С прудами и водными лабиринтами, пещерами, гротами, ажуром легких мостов и клумбами роз? За твоей спиной вижу холод мая, цветение садов, гуденье пчел; лодка, скрип весла, на веслах мальчик в матроске, на корме девушка в белом, смеется, смех летит над водой…

А если не дворец и не собственный садик, то: усадьба, усадебный дом, флигель, белеющий сквозь гущу листвы, уходящие в глубь дубового парка аллеи, крутой спуск к реке, ротонда беседки, забытая книга на круглой скамейке, за домом – конюшни, псарни, за ними сад, в саду – затянутый ряскою пруд, с кувшинками, водомерками, стрекозами над водой. С соловьями в зарослях ив, с отраженьем Аленушки в темной глади пруда, почти недвижимой, лишь чуть волнуемой ветром. О дремотный пруд! Брюсов неточно перевел, у Басе было: фуруи, старый – он перевел: дремотный. И это брюсовское, перед дремой, «О!» – и гул, и вздох, и ох! – и ах! – то была дань поэта сонной воде. Только не Аленушка там, отраженная, вечная, а сама Маша. Дочка художников. Мусатовская красавица у своего водоема. Как же не посвящать ей стихов?!

– Сегодня опять приходила француженка. Та самая, которая пишет книгу о нашем доме. Зовут Анн Нива. Как речка, только через «и». Мы показали ей ваши портреты. А она: какое ускользающее лицо! Совершенно невозможно запомнить.

– Я ей тогда сказал, что это типично русское лицо, – вмешивается Максимыч. – Именно такими мы все и должны быть.

Ученики, услышав это, смеются. А то: до восстания китайских боксеров прадед торговал в Харбине и там женился на прабабке китаянке. Этим сказано все. Я вполне бы могла пройти кастинг на главную роль в кинофильме «Прощай, Китай».

– В жизни не встречала более навязчивого человека, – возмущается Тина. – Вранье все это про французскую галантность. Прицепилась к нам, как репей, со своим диктофоном. Ничего не понимает, все по пять раз переспрашивает. Четыре года в России живет – и никак русский не выучит. Уже одну книгу здесь написала, про Чечню: ездила туда в командировку. Она нам давала читать. Знаете, какое у нее было самое неприятное впечатление за эту поездку? Как рядом в машине сидела чеченка и у нее чудовищно воняло изо рта. Изо рта – дурно пахло. Самое отвратительное, что она видела в Чечне. Вы можете себе представить? Я – нет.

Ну так к чему я это говорю. Мы заболели гриппом. Все трое. Температура – тридцать восемь, ползаем, как вареные мухи. Звонит француженка – можно, зайду к вам? Я говорю: нет. Грипп, температура. Заразно, опять-таки. И вы знаете, что она сделала? Она отсчитала семь дней и пришла. Без предупреждения. Я, говорит, знаю, что грипп длится ровно неделю.

Сначала подумали, в дверь звонит черный маклер. Был тут один, все выменивал, купит пониже, где окна во двор, сделает евроремонт – и приходит меняться на верхние этажи с видом на Кремль. Видали мы эти ремонты. Паркет посдирают, на пол ламинат, стенки все порушат между комнатами или арки прорежут, некоторые даже лепнину сбивают… Мы его сразу послали. Джакузи, джакузи… Что я, в ванной париться собралась? Нам свет нужен, мы же пишем.

Перевоплощаться я люблю: раз в месяц приходится совершать это по работе. Мне нравится наблюдать себя как бы со стороны – нет слов, такая деловая колбаса, очень смешно, ведь я понимаю – театр! Для достоверности надеты очки с нулевыми стеклами; напялен парик, строгое консервативное каре преображает до неузнаваемости; напущен серьезный вид. Гордая фифа на каблуках идет в главный офис компании за зарплатой.