Евгения Доброва - A под ним я голая

Люблю ли я Пал Палыча? О да. Но странною любовью. То есть по-своему. Если перевести на человеческий язык, это значит, что по каким-то причинам одному нравится мучить другого. Как заниматься по вторникам верховой ездой или играть в гольф.

Может ли человек прожить без гольфа? Конечно, может. Но чем тогда занять вторник?

Миша:

– Знаешь, почему Пал Палыч хромает?

– Почему?

– Потому что у него копытца в ботинках. Старый фавн!

Наш фавн все гоняется за молодыми нимфами. Вчера звонил Ниловой: «Я вас напечатаю, я вас напечатаю…»

Нилова мне:

– Он как вообще, нормальный человек?

– Нормальный. Поводит тебя сначала по ресторанам…

– Да? Он что, навязчивый? Приставать не будет? А то у меня муж ревнивый.

– Да нет… не будет, наверное…

– Так в чем проблема-то?

– А ни в чем…

И все же – в чем проблема-то?! В чем?

А меж тем мы вчера напились, и ночью Миша занимал любовью мое бесчувственное тело, а у меня все мешалось в сознании, и я представляла, что это не Миша, а Пал Палыч.

Ну как это понимать?

– Да не расстраивайся ты так! – сказала Нилова. – По-моему, тебе просто надо отдохнуть от всех твоих мужиков. Хочешь, поехали ко мне на дачу в Старую Руссу…

– Спасибо, – поблагодарила я верную Нилову и отказалась: – Боюсь, не получится. В воскресенье мы уезжаем в Нижний Новгород. Миха опять выставляется. Уже билеты купили.

Поезд идет очень медленно, и это завораживает. Я сижу у окна и смотрю на поля. Взгляд скользит по равнинам колосьев; косогоры с кулисами темных дубовых лесов… Я что-то придумываю… почти что невольно… Миша листает «Справочник редактора» Гиленсона – взяли от скуки в дорогу.

И я уже чувствовала рождение фразы, но тут, господи боже, Михаил, который до этого упорно и меланхолично молчал, вдруг, ни с того ни с сего, дернул меня за рукав.

– А ты знаешь, что у слова «верстка» общий корень со словом «верстак»? В переводе с немецкого – «рабочее место».

– Не-а, не знаю, – ответила я и опять повернулась к окну. Но та нерожденная фраза – уже почти что родившись – так и увязла в ореоле слова с навязчивым немелодичным «ёрст», напоминающим звук, издаваемый при чистке фаянса жестким ершом.

Я прочитала потом «Справочник редактора» – и точно знаю, что там этой глупости нет.

Миша сказал это просто так, от себя…

– Но ты знаешь, Лерочка, – пожаловалась Нилова, – у твоего Пал Палыча были такие грустные глаза, когда он меня провожал! Как будто сейчас заплачет.

– Да ладно тебе, я второй год на нем ужинаю.

– Нет, я так не могу…

На именины Пал Палыч прислал мне открытку.

Я замечаю: хвостик у буквы «В» в моем имени на конверте обведен несколько раз. В этом месте рука, надписывающая конверт, остановилась. Он задумался. Он думал что-то обо мне…

Но почерк так неразборчив, что непонятно, что там написано, в этой открытке: то ли тебя нельзя не любить, то ли тебе нельзя не любить.

А я-то думала, мы с ним на «вы».

Нет уж, позвольте мне эту роскошь. Цветаева, между прочим, собственного мужа на «вы» называла.

Если сидеть нога на ногу, большой палец правой ноги попадает точно по кнопке выключения компьютера.

Пропала вся моя ночная работа.

Миша:

– А знаешь, почему твои книги перестали продаваться?

– Почему?

– Потому что Палыч уехал.

– Ну и что?

– А кто, ты думаешь, их покупает?

– Ты полагаешь, он?

– Ну а кому они еще, по-твоему, нужны?

– Что он, больной, что ли? На фига ему столько?

– Как на фига – из любви к тебе… Какой жестокий.

Уж мне эти крейцеровы страсти!

– Не обижайся. Человеку, чтобы видеть себя со всех сторон, необходимо как минимум два зеркала. Особенно женщине.

Зазвонил телефон. Трубку снял Миша.

– А она не может сейчас разговаривать. У нее рот занят. Она вам перезвонит, когда мы закончим.

Ну как он мог сказать такую грубость…

Значит, это был Пал Палыч. И, скорее всего, он больше не позвонит.

Боже, думаю я, вот если б любовь могла быть такой же сильной и страстной, как хамство!

– Теперь я буду покупать тебе пиццу.

– Я ее не люблю.

– Все равно. Должен же кто-то это делать.