Дина Рубина: Больно только когда смеюсь

Помню, однажды я ехала в автобусе из своего городка в Иерусалим. Дорога привычно петляла в горах между арабскими деревнями, подбираясь к контрольно-пропускному пункту — бетонной будке с навесом, возле которой и в жару и в дождь стоят два-три солдата Армии обороны Израиля, проверяя транспорт, следующий в Иерусалим. Обычно автобус проезжает свободно, он вне подозрений: израильский автобус с жителями Маале-Адумим не делает промежуточных остановок. На этот раз он остановился, в обе распахнутые двери как-то мгновенно и бесшумно взбежали по ступеням солдаты и так же мгновенно — никто и ахнуть не успел — подняли с места и вывели щуплого человечка с каким-то сиротским узелком в руке. Несколько секунд, пока водитель невозмутимо закрывал двери, и автобус трогался по дороге вверх, я видела, как на обочине человечка обыскивают, проверяют документы, потрошат узелок…

— Кто это был? — спросила я соседа.

— Араб, — ответил он, — какой-нибудь рабочий с территорий.

— Но почему его сняли?!

— Наверное, показался подозрительным водителю.

— И… что теперь?

— Ничего, — ответил мой сосед спокойно, — если документы в порядке — отпустят.

— Как?!! — завопил во мне русский интеллигент, заступник униженных и оскорбленных, — значит, в демократической стране, можно вот так, по бездоказательному подозрению какого-нибудь мудака-водителя, вывести человека, подвергнуть унижению обыска и проверки документов, вытряхиванию из пакета жалких его бутербродов?!. Фуй, как сконфузился, как возмутился во мне русский интеллигент! (Писатель, впрочем, достал блокнотик и записал всю сцену, не забыв ни рысьей устремленности рыжего солдатика, ни бутерброда, упавшего на землю, ни туповатого выражения лица подозреваемого араба).

Через два дня взорвался автобус на улице Яффо, и лица жертв на страницах газет стояли у меня перед глазами несколько месяцев. Да и сейчас не забыты, хотя с того времени взорвалось много чего…

И интеллигент-гуманист во мне давно уже не то, что задушен, нет, — просто трибуну я ему предоставляю не в первую очередь. Потому как он что-то упустил в развороте мировых событий последних десятилетий.

Защищая униженных и оскорбленных, идущих взорвать себя вместе с энным количеством ни в чем не повинных людей (во имя высоких целей, конечно же: независимости народа, отмщения, освобождения земли и проч. — высоких целей так много!), — интеллигент-гуманист не видит за спиной этих борцов за свободу гигантской и прекрасно оснащенной индустрии мирового террора, не видит миллиардов нефтедолларов, вложенных в эту, поистине мировую, войну Прекрасно обученные профи заняты сейчас в освободительных войнах.

И не надо мне доказывать, что уступки их требованиям и нуждам утихомирят террор, — этот зверь привык жрать человечину. Сегодня индустрией террора выращено уже второе, третье поколение людей, приученных только взрывать, минировать, стрелять. И если с этой армией не сражаться всерьез на всех фронтах, то индустрия террора и дальше будет — как в Испании — менять правительства, шантажировать целые страны, держать в страхе миллионы людей.

Хотя, не скрою, интеллигент-гуманист во мне по-прежнему, наблюдая за какой-нибудь арабской мадонной с кудрявым младенцем на руках, нет-нет и жалостно задумается: а вот она, ведь она любит своего ребенка так же, как и я — своего? Почему же, после гибели семнадцатилетнего сына, взорвавшего себя в дискотеке вместе с двумя десятками подростков, она с гордой улыбкой заявляет в телекамеру, что будь у нее еще двадцать сыновей, для каждого она желала бы такой геройской судьбы? И сердце мое сжимается. В конце-концов, я — писатель. Забудь о том, к какому дому ты принадлежишь. Врачу тоже безразлична национальность больного циррозом печени…

Стоп! Нет! Даже и врач может запретить больному употребление некоторых блюд жирной национальной кухни.

— ВЫ ВНЕШНЕ АБСОЛЮТНО РЕАЛИЗОВАННЫЙ ЧЕЛОВЕК. КОГДА ЖЕНЩИНА ТАК РЕАЛИЗОВАНА, У НЕЕ ЕЩЕ ОСТАЮТСЯ ПОВОДЫ, ЧТОБЫ ПОПЛАКАТЬ НОЧЬЮ, ТАЙКОМ?

— У любого человека в жизни есть чувства и события, заставляющие плакать. А тем более у женщины… Женщина может плакать от усталости, от недосыпа, оттого, что платье под утюгом сгорело. И это будут самые искренние горе и беда в данные 20 минут времени.

— ВЫ ТАКОЙ ЧЕЛОВЕК?

— Я-то, к сожалению, отношусь к другому типу личности. Знаете, это тип так называемой «сильной женщины», черт бы ее побрал. Но я могу всплакнуть от счастья над талантливой книгой.