Борис Раевский - В нашу пользу - рассказы

Чапыжный ладонью быстро растирал мазь. Только сейчас он почувствовал: его белый перкалевый костюм насквозь промок от пота. Промокли и шерстяные гетры, и перчатки. Во время бега он не ощущал этого. А сейчас, на стоянке, на легком морозце костюм сразу заледенел, топорщился, как накрахмаленный. Тоненькая корочка льда при каждом движении хрустела на спине, на рукавах, на бедрах.

Но вот Чапыжный уже опять застегнул крепления и рванулся вперед.

«Ну? А теперь как?» — тревожно подумал он.

И тотчас почувствовал: все хорошо! Лыжи снова скользили легко, невесомо. Это было так радостно, так прекрасно, что усталый, издерганный Чапыжныйдаже засмеялся, беззвучно, одними губами. Снова ощутил он прилив сил и боевой азарт. Ну, теперь держись, Викулайнен!

Ему вдруг вспомнилось, как провожали его перед отъездом в Финляндию.

В «Гастроном», где Чапыжный работал продавцом, то и дело наведывались болельщики. Возле прилавка обязательно торчали, как на дежурстве, спортивного вида пареньки. А в последние дни перед отъездом за границу к его прилавку было прямо-таки не пробиться. Завмаг даже намекнул, правда, весьма деликатно, что неплохо бы ликвидировать лишнюю сутолоку.

Но, услышав это, болельщики — народ, как известно, хитрый и изворотливый — стали дружно покупать кто консервы, кто кету. Попробуй теперь придерись! И все они пожимали руку продавцу, что, кстати, тоже за прилавком не рекомендуется, и непонятно для посторонних говорили:

— Хорошего снега!

А один скосил глаза на баночку черной икры и подмигнул:

— Зернистого! Как вот это!

Сейчас, мчась по лыжне, Чапыжный вдруг вспомнил их напутствия. Славные ребята! Но снег нынче, к сожалению, совсем не как икра!

Лыжи шли легко. Вот теперь порядок! Держись, Викулайнен!

Но уже через несколько минут Чапыжный понял: показалось. Просто передохнул немного. Или снег еще не успел налипнуть? Лыжи уже снова будто царапали, скребли наст, цеплялись за него.

«Неужели опять ошибся? — горько подумал Чапыжный. — Нет, никаких „ошибся“. Иди и все! Иди, черт!»

Он яростно работал палками, стремясь хоть как-то наверстать упущенное. Подумать только: две остановки, длительные остановки, когда на учете каждая секунда! Проклятье!

«Зато немного передохнул», — пытаясь утешить себя, придумал он. Но тут же откинул эту ложь: к чему?

Идти было тяжело. В горле пересохло. Губы запеклись. Пот заливал глаза.

Впереди, возле лыжни, показалась палатка: питательный пункт. Весь столик возле палатки был чем-то уставлен. Издалека Чапыжный не видел — чем. Но знал: фруктовые соки, глюкоза с клюквой, шоколад…

Чертовски хотелось пить. Стаканчик бы лимонного сока…

«Ну, ты! — сердито прикрикнул он на себя. — Разнюнился! И так уже столько минут ухлопал зря. Никаких остановок!» — и, стараясь не глядеть на заманчивый столик, проскочил мимо.

Он уже очень устал. От промокшего костюма шел пар.

Как назло, опять начался крутой «тягун». Каждой клеточкой своего тела он ощущал, как Викулайнен отбирает у него выигранные секунды. Отбирает не за счет своей силы, не за счет умения, а лишь потому, что вдруг переменилась погода и потянул этот хлипкий, промозглый ветерок.

«А может… И финну пришлось перемазываться?» — неожиданно мелькнула радостная мысль. Но он тут же отверг ее: «Вряд ли… Викулайнен опытен и привык к этим своим погодкам. А если и перемазался, то один раз».

Казалось, сама природа против Чапыжного.

Ведь пятьдесят километров — единственная дистанция, на которой советские лыжники собирались дать бой скандинавам. Только здесь и только Чапыжный имел шансы вырвать первое место. И вот, пожалуйста!..

«Что такое „не везет“ и как с этим бороться», — вспомнил он любимую шутливую присказку своего тренера.

И с горечью так сжал челюсти, что желваки вспухли на скулах. Да, уж когда не везет, так хоть плачь…

Он шел с таким ожесточением, с таким яростным напором, как не ходил еще ни разу. И все же чувствовал: все напрасно. Лыжи не скользили. Из тонких, послушных, чутких к малейшему его желанию, настроенных как скрипка, они превратились просто в две грубые, шершавые доски.

И тогда он сказал:

«Стоп, браток!»

Но ноги — тренированные, сухие ноги гонщика — не хотели останавливаться, сами тащили его дальше. «Стоп!» — сердито приказал он себе. Это было поистине героическое решение. Чуть не скрежеща зубами от злости и обиды, он заставил себя в третий раз сойти с лыжни и снова стал тупой стороной ножа полузамерзшими, мокрыми пальцами соскребать мазь. Глаза у него запали, лицо посерело, осунулось, как после тяжелой болезни. Он словно даже отощал. Да так оно и было: за какие-нибудь два часа гонки он потерял почти три килограмма.