Майгулль Аксельссон - Апрельская ведьма

А когда ты еще и старая блядь, такая уродина, что...

Ха! Иной раз хочется затоптать, забодать весь мир, харкнуть в рожу полицейскому (если подвернется случай), вышвырнуть к чертовой матери паразита, который слишком долго валяется в твоей квартире, и врезать всем и каждому, кто довел тебя до слез. А потом взять пивка, потому что ничего так не помогает от унижения, как пиво. Особенно если хорошее.

Биргитта проводит ладонью по верхней губе, отирая пену, и искоса поглядывает на Маргарету. Та завела машину, но едет гораздо медленнее, чем раньше. Интересно, завяли бы ее розовые ушки, услышь они этот Биргиттин рассказ, узнай Маргарета, что такое настоящее унижение?

Очень даже может быть. Биргитта зажимает пивную банку коленями и возится с сигаретной пачкой, пытаясь разорвать целлофан, чтобы ее открыть. Она не знает, откуда пришли эти слова и почему они вдруг неудержимо хлынули у нее из горла.

— Безотцовщина. Сукина дочь. Засранка. Сатанинское отродье. Вонючий поросенок. Грязная свинья. Грязнуха. Отродье помойное. Помойка. Поганка. Мерзавка. Проблемный ребенок. Дочь алкоголички...

Маргарета поворачивает голову:

— Что это с тобой?

Но Биргитта не может ответить, в ее глотке уже нет места другим словам, кроме тех, что десятилетиями туда набивались и теперь извергаются обратно.

— Шалава. Девка непотребная. Блядь. Сука вонючая. Сука сраная. Дешевка. Мокрохвостка. Мокрая давалка. В жопу траханная. Потаскуха. Скважина бухая. Сука-сбытчица. Марафетчица. Манда амфетаминовая. Проститут-тут-тут...

— Тише! — шипит Маргарета. — Тише ты!

Но Биргитта не может остановить прорвавшегося потока — слова теснятся и толкаются во рту, и никак не получается распечатать сигаретную пачку, словно это не пачка, а бронированный сейф. Она дерет и царапает прозрачную пленку, но ничего не выходит, ей больше никогда не открыть ни одной пачки сигарет. Руки трясутся, а рот все не в силах захлопнуться.

— Ведьма. Гадюка. Сосалка. Свинья. Дрянь. Алкашка. Бухая карга. Старая образина. Обманщица. Двурушница. Отброс общества. Попрошайка. Сифилитичка. Мошенница. Воровка. Убийца. Лгунья! Лгунья! Лгунья!

Маргарета почти выкрикивает:

— Тише! Затихни, ради бога!

И Биргитта затихает, она откидывается на подголовник и прикрывает глаза. Слова иссякли, и руки уже не трясутся. Наконец она подошла совсем близко к истине.

В то утро в доме было необычайно тихо, Эллен, Кристина и Маргарета сидели нахохлившись, словно стайка замерзших воробьев, у кухонного стола, когда Биргитта, просунув голову в дверь, сказала всем «пока». Лишь Эллен что-то пробормотала в ответ, а Кристина с Маргаретой — те просто кивнули. Устали, видите ли. Хотя обе пока только в школе учатся и им не надо вставать в такую рань, как Биргитте.

Моросило, осенний воздух был прохладен, легко дышалось, но подкатывавший автобус выпустил ей в лицо клуб зловонного выхлопного газа. Она скривилась и отвернула голову в сторону, как и все на остановке. Все — знакомые: старик Нильссон, старуха Блад и еще несколько. Все работали на «Люксоре» — те, кому на Машиностроительный, уехали предыдущим автобусом. Старик Нильссон никогда не упускал возможности сесть рядом с Биргиттой, он обычно читал газету, якобы не замечая, что прижимается к ней ляжкой. Биргитта, как правило, ему это спускала, хотя он был отвратительный старикашка, слюнявые губы и желтый табачный налет на зубах. Но он был начальник смены, и у него была власть над часами и минутами, над штампом на проходной и вычетами из зарплаты.

Он ухмыльнулся, когда увидел, что она села у окна и придерживает соседнее место.

— Доброе утро, — сказал он, усаживаясь. Потом развернул «Мутала тиднинг» на коленях и притиснул, как и ожидалось, ее бедром. Она лишь пробежала взглядом по газетному листу и отвернулась, глядя на моросящий дождь, пока до нее дошло, что именно она только что увидела. Она снова поспешно наклонилась над газетой, у старикашки дух перехватило, когда ее куртка распахнулась, открыв полурасстегнутую блузку и ложбинку между грудей. Да. Все точно. Сегодня пятое октября. Три года как умерла Гертруд. День в день.

— Слушай, — сказала она приглушенным голосом и под прикрытием газеты осторожно положила руку на ляжку Нильссона. Он заморгал и вперился в газету остановившимися глазами, словно нашел что-то невероятно важное, какую-то неслыханно интересную статью, способную перевернуть всю его жизнь. Биргитта стиснула ляжку чуть-чуть сильнее.