Евгений Попов - Ресторан «Березка» (сборник)

А она была родной человек, спортсменка и занималась на острове плаваньем, потому что там вырыли пруд, облицованный белым кафелем. У нас реку Е., впадающую в Ледовитый океан, уже всю обосрали: зимой и летом вода плюс восемь градусов, согласно построенной в Дивных Горах самой мощной в мире ГЭС. Вот на острове и вырыли пруд, облицевали белым кафелем, где они, ловко отталкиваясь пятками от тумбочки, быстро-быстро скользят туда, а потом оттуда скользят, коснувшись рукой. Мы встречались на мосту, ажурном сооружении из железа и железобетона, соединившем старую и новую части города, нашего громадного промышленного центра, уверенно растущего на глазах, как на дрожжах, ввиду звонкой поступательной поступи прогресса. Зажигаются вечерние огоньки, из раскрытых окон доносятся звуки песни «Хорошо», люди живут, дышат, радуются.

Вот и мне наконец поставили за взятку телефон, который мне установил Макар Сироныч. И моя пловчиха поздней ночью, когда гаснут теплые человеческие огоньки и зажигаются холодные космические звезды, она мне звони́т, полагая, что зво́нит.

«Ты не спишь, малюля?» – «Я не сплю, кулюля!» – «А что ты делаешь, малюля?» – «Я читаю».– «А что ты читаешь?» – «Я читаю книгу “Архипелаг ГУЛАГ”».

Малюля-кулюля, кулюля-малюля! О воспоминания! О сладостный озноб сердца и ушей! Отбой, и – долго-долго поматывая головой, стоял и вдаль глядел, пред ним широко река неслася в Ледовитый океан (я жил тогда на берегу, в пятиэтажном доме). И ложишься спать со слезами счастья на усталых глазах, и думаешь о том, что скоро свадьба, зазвенят фанфары, сыграют Мендельсона, и шутливо усмехаешься, вспоминая ее строгих, но добрых родителей.

Как-то сложатся наши дальнейшие с ними отношения? Поймут ли они молодость? Не будет ли этих проклятых бытовых конфликтов или, наоборот, сытенького мещанского уюта, мешающего совершенствоваться после рабочего дня? И дремлешь, и засыпаешь, думая во сне, что непременно, непременно лично ты будешь жить вечно.

Однако нет ничего вечного в этом мире, кроме самого мира, брат мой! О пловчиха! Лицо твое, облитое слезами! Твоя гусиная кожа, слипшиеся мокрые волосы, мокрая одежда. Сгубил телефон. Нет ничего вечного в этом мире, и какая-то тупая игла вонзается в мозг. О? Что? Что это? Это – телефон. Я бросаюсь. Слышна лихорадочная речь. «Это аптека?» – «Нет, не аптека». – «А что это?» – «Это не аптека». – «А что?» – «Это квартира».

А вот сумей-ка остаться добрым в этом мире! Ведь ясно с первых слов, что не аптека. И если тебе требуется лечение, то какая тебе разница, сукин ты сын, куда ты попал, если ты попал не туда? Зряшное и вредное любопытство. Отвлекающее, ослабляющее, истончающее.

«Но только он лег – звонок».

И – хрустящий, рыдающий, задыхающийся женский голос:

– Ну вот что я тебе скажу, мерзавец! Я долго терпела, но теперь всему пришел конец, и если ты хотя бы еще раз позволишь себе...

– Откуда?

– Чего?

– Куда звоните?

Пауза. Залепетала-защебетала:

– Пожалуйста, ради бога простите. Я, очевидно, ошиблась номером...

«Очевидно...» Ради Бога я, конечно, прощу, но ведь сон-то, сон-то ведь весь насмарку! Я слаб, я когда-нибудь поседею, облысею, зачем же вы так со мною? Разве я Дон Гуан из Мадрида? Разве я капитан из полка? Как вам не стыдно! Вы живете для того, чтобы днем воздвигать чего-либо из железа и железобетона, а по ночам ругаетесь. Что? А не лучше ль вам просто любоваться окружающим миром, тихо вздыхать по ночам, играя на простых инструментах какую-нибудь скромную мелодию. К примеру, «Сурок» композитора Бетховена.

А днем – и того хуже. Днем берутся за дело шутнички, которым мало 16-й страницы «Литгазеты», которые задают вопрос:

– У вас вода идет?

– Какая вода?

– Холодная есть у вас вода?

– Не знаю.

– А вы посмотрите (смотрю). Идет? Тогда вымой ноги и ложись спать.

Короткие гудки. Массовая телефонизация в первом поколении.

Выключать непозволительно и нельзя – малюля-кулюля может позвонить. Выругаться матом только и остается, свинцовым русским матом. О ругающиеся свинцовым русским матом, бесцельна хула ваша!

Однако я все отвлекаюсь и отвлекаюсь, братка. Я собрался на вечернее свидание с пловчихой. Ширинку я не успел застегнуть, потому что вякнул телефон, и гнусавый голос осведомился, зоопарк ли это, а если – нет, то почему он говорит с обезьяной.

Штаны застегнул, но был гол по пояс, когда меня попросили смерить длину провода. Стара штука – смеряй провод и засунь его себе...