Я кивнул головой в ответ, не решаясь нарушить течение ее мыслей. Наоми повернулась ко мне спиной, захлопотала, вытаскивая все необходимое, шмыгая носом, сморкаясь в оторванное от рулона бумажное полотенце.
— Я родилась в киббуце, не важно в каком, — начала она, стоя ко мне спиной. — Мой отец был беженцем из Чехии, а мать — волонтер из Голландии. Я не настоящая еврейка, только по отцу, а вся их бюрократия — ну их к черту. Моя мама приехала из Голландии в конце шестидесятых — работать в киббуце, изучать киббуцное движение и почти сразу влюбилась в отца и вышла за него замуж. Кто тогда думал о разных формальностях. А когда я родилась, то у нее открылся дар рисования.
— Тебе всего сорок? — задал я бестактный вопрос.
— Нет еще, не важно. Мама прекратила работать, вести свои дневники; после моего рождения она принялась рисовать, как сумасшедшая.
— Так это ее картины?
— Да. Она могла исчеркать целый альбом в пятьдесят листов за один день: линии, узоры, пятна… Казалось, в них нет никакого смысла. Она прятала свои рисунки. А потом, кому-то не понравилось, что она не работает. В киббуце поднялся шум, и отец тайком от мамы показал рисунки своему брату: это его мастерская, он здесь жил, делал рамки для картинных галерей в Тель-Авиве. Дядя Шмуэль мне потом рассказывал, что какой-то богатый тип давал ему по сорок лир за рисунок.
— Сорок лир умножить на пятьдесят… Тысяча лир в день?
— В том-то и дело, — Наоми усмехнулась, — но отец сдал все деньги в киббуцную кассу, чтобы прекратить разговоры, и постановлением общего собрания маме разрешили рисовать…
— Соизволили, значит?
— Не надо иронии — с условием, что деньги пойдут в общий котел. Но дядя Шмуэль не успокоился, он привез маме масляные краски и холст.
Надо сказать, что спагетти с томатным соусом получились у Наоми бесподобные, а я так и не углядел, какое зелье, кроме свежего помидора и оливкового масла, она туда положила.
— Странности начались практически сразу: мама нарисовала несколько картин и повесила их у входа в клуб. А на следующий день к нам в дом стали приходить киббуцники с просьбой подарить им картину. Ясно, что никому не отказывали. Через неделю случился один несчастный случай, потом другой, потом кто-то тяжко заболел… В общем, пошел слух, что картины-то не простые, а приносят несчастья…
— Знаешь, у меня такое впечатление… — попытался вставить я.
— … Ш-ш-ш… — Наоми прижала палец к губам, — просто слушай. К моему отцу стали наведываться разные люди, и он решился в тайне от мамы картины уничтожить. Он погрузил все на киббуцный трактор, на тележку и повез их к полю. Он хотел поджечь солому и бросить картины в огонь.
Наоми на минуту замолкла.
— Отец развел костер над старой миной, оставшейся с войны. И как только огонь разгорелся, раздался взрыв…
— Это было девятнадцатого октября?
— Нет, — Наоми покачала головой, — это было весной.
— А мама?
— Дядя Шмуэль забрал меня из киббуца. Они не возражали. Насколько я себя помню — здесь мой дом и картины моей мамы.
— Ты ничего не говорила о себе.
— Я выросла в этой мастерской. Я любой картине могу подобрать рамку. Меня любят галерейщики за то, что я не слишком поднимаю цены.
— Наоми…
— Ашер, — Наоми впервые за все время назвала меня по имени, — не говори ничего, я знаю, что ты хочешь спросить. Я тебя сразу узнала. По голосу, по тембру, ну и акцент, конечно. Нет-нет, ты очень хорошо говоришь, — Наоми потянулась, и я в очередной раз был вынужден сконфужено отвернуться. — Я не могу контролировать себя, когда ко мне подходят и спрашивают «как пройти».
— Я не…
— Не важно, ты про другое спросил, но смысл тот же.
— И тогда, на автобусной станции, ты знала, что посылаешь меня в Беер Шеву вместо Холона?
— Ну, в общем, да, конечно, — она по-лошадиному мотнула головой куда-то в бок.
— И сейчас, то есть, в этот раз… там у театра?
Она сидела напротив меня и раскачивалась вперед-назад, как бы в подтверждение своих слов.
— Но ты же можешь просто промолчать, пройти мимо?
На этот раз Наоми покачала головой.
— Сказать, что не знаешь?
— Не в этом дело.
Я вспомнил слова Ехезкеля, что у Наоми не хватает винтиков в голове — похоже, он оказался прав. Теперь я стал лихорадочно соображать, как мне выпутываться из этой сомнительной ситуации, начавшейся с дурацкой сцены (или инсценировки) с падением на капот моей машины. Да и вообше, мне пришла в голову мысль, что после случайной встречи у театра Наоми намеренно поджидала меня. Я только никак не мог сообразить, зачем, с какой целью.
Читать дальше