Иногда, правда, она была честна с клиентами. Как-то зашел лысый мужчина, чисто выбритый, с благородным лицом. И вежливо попросил хорошей водки, тихо пояснив, что ему надо выпить, а от нашей водки он потом мучается всю ночь изжогой. И Таня отсоветовала ему брать «Гжелку», а предложила просто разведенного спирта, запасы которого у нее всегда были под рукой. Мужчина улыбнулся и сказал, что будет ей очень признателен. И Тане, несмотря на риск, было приятно. Она не раз вспоминала этот случай, интуитивно сознавая, что видит в таких людях своего отца.
В основном клиенты уже примелькались. Кое-кто, правда, таких было немного, получал выпивку в долг. Она уже знала тех, у кого была пороговая норма. Скажем, говорливый музыкант после третьих ста граммов падал, и Степанычу приходилось выносить того из помещения. Были и скандалисты – с теми Татьяна управлялась сама. Голос ее менялся, становился звонким и натянутым, и клиент понимал, что больше ничего сегодня здесь не получит.
Еще Татьяне приходилось жестко пресекать распитие принесенных с собой бутылок. В этом случае она не кричала, не ругалась, а очень спокойным голосом соглашалась выдать стаканы и продать закуску. Только, добавляла она, если посетители оплатят полную стоимость принесенной с собой водки. А в ответ на обескураженные взгляды предлагала: «Давайте я налью вам по соточке, а свою вы уж выпьете где-нибудь в другом месте». И это срабатывало.
С мужиками у Тани как-то не получалось. И времени не было, и уставала она до предела. А теперь, с рюмочной, уставала еще больше. С Афанасьевной она шутила, что есть только две разновидности мужиков: пьянь стоящая и пьянь лежащая. А вообще-то так хотелось ласки, чтобы обнял, погладил, спросил участливо. Особенно – погладил. Таня прямо физически чувствовала такую необходимость. Иногда это чувство обострялось. В один из таких моментов купилась она на мужчину средних лет, который зашел с приятелем в рюмочную. Приятель выпил водки, а он попросил стакан сока. Слово за слово, приятель куда-то убежал, а мужчина остался у стойки.
Он объяснил ей, что совершенно не выпивает. И никогда этого не хотел и не любил. Это было так необычно. И в первый же вечер она позвала его в заднюю комнату и позволила ему поцеловать себя в шейку, потом целовать то, что открывалось при медленном съеме одного предмета туалета за другим. Потом произошла любовь на стуле, в неудобной позе, быстро. Она полагала, что они повторят это упражнение, медленно, со вкусом. Но он, кажется, был вполне удовлетворен. И еще более часа они провели в подсобке, причем ей не удалось вставить и нескольких слов. Он непрерывно рассказывал. Говорил о неизвестных ей людях, о событиях, о которых она ничего не знала. И так получалось в этих историях, что именно он оказывался правым, дальновидным и самым умным. Уже когда они давно распрощались и она оказалась дома, внутри ее раздавался его голос, что-то убедительно доказывающий. Она с удивлением обнаружила, что знает о нем кучу вещей, но он сам так ни разу и не спросил о ее жизни. Даже номер телефона не взял.
Была еще одна встреча в том же помещении. Он начал ей что-то рассказывать, пока она раздевалась, рассказывал и во время любви, причем снова быстрой, птичьей какой-то. И намеревался продолжать и после того, как они оделись и застегнулись. Но этого она ему не позволила, сославшись на необходимость быть сегодня дома пораньше. И действительно, для чего ей этот самовлюбленный болтун? Она же вся в своего отца: уверенная в себе, сильная, эффектная женщина, способная вызвать к себе интерес, и не только у петушков с быстрым семяизвержением.
Некоторое время тому назад среди постоянных клиентов появился еще один. Невысокий старик, всегда одетый в рваную яркую куртку и спортивную шапочку, небритый. Он приходил днем, покупал пятьдесят грамм самой дешевой водки и долго пил ее глоточками, поглядывая на других посетителей. Если кто-либо, уходя, не выбрасывал свой пластиковый стакан в бак у выхода, старик немедленно оказывался рядом и сливал в свой стакан оставшиеся капли. Старик был тихий, и Татьяна его не стала гнать из рюмочной. Спросила как-то, когда он расплачивался пригоршней мелочи, где это он за день столько мелочи набрал. Старик ответил очень тихо. И у Тани возникла к нему жалость, впрочем, она тут же отогнала ее прочь. Старик появлялся день за днем, без перерыва, и однажды шепотом попросил налить немного без денег. Она обругала его и выгнала. А он испугался, повернулся, чтобы уйти, но она услышала совсем неожиданные слова: «А я думал, что вы добрая».
Читать дальше