Тадеуш Конвицкий - Хроника любовных происшествий

– Скажите, мальчики, – вдруг спросила Алина, – скажите откровенно, не притягивает ли вас вода?

Она спустилась к воде, изуродовавшей берег, и загляделась на мутные водовороты, стремящиеся в сторону города. А мальчикам, вероятно, показалось, что это река повысила голос, захлебывающийся от спешки.

– Не тянет ли вас глубоко-глубоко погрузиться в холодную пучину?

Алина вытянула ногу и задержала ступню на вершок от взбудораженной поверхности реки.

– Это чего же ради – глубоко-глубоко? – спросил кузен Сильвек.

– Чтобы умереть.

Витек поднял плоский камешек и швырнул плашмя. Камешек семь раз срикошетил, все более сокращая интервалы, а потом канул в воду, взметнув веер искрометных брызг.

– Не бывает одной смерти, – произнес он с расстановкой.

Алина не спеша обернулась, все еще почти касаясь ступней булькающих водяных воронок.

– А сколько есть смертей?

– Наверняка та смерть, которую мы знаем, не последняя.

Наверняка после нее происходит возврат к жизни, некий необъяснимый всплеск бытия, который иногда длится годы, иногда дни или часы, а иногда только секунды. Могильщики утверждают, что большинство погребенных просыпается в гробах. Поэтому при эксгумации обнаруживают чудовищно искривленные тела, вытаращенные от боли глаза, откушенные пальцы. Вам не случалось встречать людей, вызывавших у вас инстинктивную уверенность, что они уже когда-то умирали?

Алина отдернула ногу от поверхности воды.

– Я уже однажды умирала.

– Когда? – спросил Витек.

– В детстве. Я очень болела, долго, бесконечно, а потом все началось как бы сызнова.

Кузен Сильвек подложил руки под голову. Он смотрел в небо, заполненное облаками, похожими на сталактиты.

– Прекратите болтать глупости, слушать противно.

– Почему в доисторические времена покойников не предавали земле, а только сажали возле пещер, оставляя им съестные припасы? Почему позднее людей сжигали, словно желая избавить их от мук нового существования? Лишь спустя тысячелетия люди забыли те знания, с которыми очутились на земле.

– Слушай, парень, эта чокнутая с утра до ночи бредит о смерти. Не от нее ли ты заразился?

Алина как во сне побрела к ним, лежавшим на дороге. Заторможенными движениями хрупких рук она, как усталый пловец, хваталась за поваленные паводком деревья.

– А может, какое-то предчувствие нынешних людей примиряет нас со смертью?

Витек видел под тонкой тканью узкой юбки ее бедра, видел обтекаемость этих бедер, видел, что голубой свитер ревниво облегает груди, и вспоминал их свободными и одновременно пугающимися свободы.

Пес запыхтел у него над ухом. Не сводя глаз с девушки, Витек протянул руку, чтобы ухватиться за пахнущие ветром патлы. И тогда пес цапнул его за пальцы.

– Он тебя тоже любит, – сказала Алина.

– А кто еще меня любит?

– Все. Даже Зуза, с которой ты меня встречал.

– А ты?

– Придется смириться. Я не умею любить.

– Черт бы вас побрал, какое бесстыдство, – рассердился кузен. – Вы совершенно меня не стесняетесь. Ты, недотепа, ты, профессор кислых щей, ведь она из тебя сделает гоголь-моголь. Только вчера она признавалась мне в любви.

Алина подняла руки, чтобы собрать волосы, разметанные ветром. Этот обыкновенный жест показался Витеку удивительно неприличным и откуда-то, неведомо откуда, хорошо знакомым по своей возбуждающей силе.

– Да, вчера я любила тебя, а сегодня уже не люблю. Надо возвращаться, солнце заходит.

– Ты меня еще вспомнишь, ушлая мещанка, дешевая кокетка, фифочка салонная, – святотатствовал кузен Сильвек, подымая велосипед.

Потом они сошли с дороги и начали взбираться напрямик по пологому склону с вылинявшей травой.

– Зачем он сюда приехал, как думаешь? – тихо спросил Витек пса, который с непонятным упрямством не выпускал изо рта его руку. – Пикируются, дурачатся, щекочут нервы друг другу, а я получу пинок от барчука или от барышни.

И недружелюбно взглянул на кузена, толкавшего велосипед вверх по склону с грозно нахмуренным челом под водопадом спутанных волос, которые свешивались до подбородка, украшенного ямочкой и лоснящегося от пота.

На Колеевой улице, что вела в Верхнее предместье, от забора, оплетенного диким виноградом, послышалось:

– Пан Витек, пан Витек, можно вас на минуточку?

Стоял там пан Хенрик, а рядом сверкал никелировкой починенный мотоцикл, грозная машина, якобы исчадье ада, источник авторитета техника-дорожника. У пана Хенрика было широкое мясистое лицо, великолепная грива вечно сальных волос и довольно упитанная фигура. И было в нем что-то от женщины, несколько побольше от мужчины и чуточку даже от зверя.