Тадеуш Конвицкий - Хроника любовных происшествий

Витек, прячась в кустах, пробрался к ограде. Затрещал бурьян, и показался знакомый пес-великан неопределенной породы. Он тяжело продирался сквозь сухой малинник. Наконец присел перед Витеком по ту сторону металлической сетки и залаял то ли враждебно, то ли по обязанности, но, скорее, неубежденно. Красный язык величиной с носок свешивался вбок из его открытой пасти.

– Ну что, зайчик? – шепнул Витек. – Узнаешь меня?

Великан запищал действительно как заяц и переступил с лапы на лапу.

– Поменяемся с тобой. Дай мне свою шкуру, и я войду к твоей хозяйке и пробуду с ней незамеченным до поздней ночи.

Пес перебросил язык на другую сторону пасти.

– Так по крайней мере разреши мне войти.

Витек просунул руку сквозь ячейку сетки. Пес приблизился довольно безразлично, обнюхал ладонь и вдруг ухватил зубами пальцы. Витек затаил дыхание. Наверное, услыхал биение своего сердца. Услыхал и пес, ибо зарычал тихонько, не отпуская руки.

– Позволь мне войти. Не мешай. Я буду помнить этот вечер всю жизнь и тебя буду помнить. Запечатлю тебя в своем сознании навсегда, зайчик. Ты станешь знаменитым псом, и тебя полюбят люди, которые никогда не любили собак.

Пес отпустил руку и попятился на прежнее место.

– Ладно, – шепнул Витек. – Либо ты меня съешь, либо я буду жить долго и счастливо.

Он нащупал носком ботинка ячейку покрупнее. Вскарабкался на полметра и ухватился за колючий гребень изгороди. Подтянулся на руках, перебросил ноги на другую сторону. Пес деликатно отвернулся, глянул на дом, окна которого распыляли теплый, дремотный свет.

Витек спрыгнул в озябшую крапиву, разодрав попутно штанину, которая жалобно затрещала. Пес приблизился и схватил Витека за руку. Вдвоем они двинулись к дому, но, когда Витек пригнулся, чтобы его не заметили из окна, пес зарычал предостерегающе. Дал понять, что осуждает.

– Что я, собственно, делаю? Чего добиваюсь, зайчик? Ведь я же эгоцентрик, который готовит себя к карьере.

Остановились под окном за кустами сирени. У невидимого стола сидели за чаем обитатели дома. Среди них кузен с буйной светлой шевелюрой и ямочкой на волевом подбородке.

– Взгляни, зайчик, – произнес вполголоса Витек. – Твоя хозяйка так себе. Я ее вообще не замечал полтора года, то есть половину твоей жизни. Что же заставило меня лазить ночью по заборам? А знаешь, как у меня бьется сердце? Может, присядем тут на камушке? Понимаешь ли, зайчик, мне неохота возвращаться домой. Такой великолепный вечер. Посижу немного, может, что-нибудь произойдет.

По ту сторону оврага лес шумел, как водяная мельница. Одинокие звезды показывались и исчезали, скрываемые незримыми облаками. Безграничная, грустная тишина давила на землю, пахнущую новью.

Витека бросило в дрожь от холода и эмоций. Пес положил влажную морду на его подрагивающее колено.

– Ты слышишь, зайчик, бесконечность? В ее недрах кроется моя судьба. Я буду жить так, как еще никто не жил.

Совсем неожиданно Витек обнаружил, что в окне столовой уже темно. И его охватила тревога, почти паника. Весь вечер пропал зря. Поискал взглядом светящиеся окна. И обнаружил единственное, в мансарде, насыщенное розоватым светом, как отверстие морской раковины.

Витек сунул в горячую пасть пса учебник химии. Пес грозно зарычал, но обронить книгу не посмел. А Витек уже взбирался по решетке, поддерживающей густую поросль мертвого еще винограда.

Ухватился за желоб, полный песка и камушков, которые неизвестно откуда здесь взялись. Над желобом был узкий навес, крытый гонтом. Витек взгромоздился на эту покатую полочку. Желоб недружелюбно крякнул. На четвереньках он пополз к окну, источавшему розовое сияние. Внизу пес взбудораженно носился вдоль стены. Ворчал беспомощно, давясь толстым учебником.

Сквозь муслиновую занавеску Витек увидел комнату с наклонными стенами и увидел Алину, сидящую за письменным столом. Она что-то писала великолепным вечным пером, которое по тем временам было большой редкостью. Писала в узкой, как дубовый лист, книжке с золотым обрезом. И мог это быть дневник, и могла она записывать только события минувшего дня.

Витек вцепился пальцами в оконный переплет. Лицо вдруг сделалось влажным, к губам побежали капельки, и во рту сделалось горько. Это всего-навсего заморосил тихий, весенний дождик, ласковый, потому что его не подхлестывал ветер.

«Я увижу ее, увижу обнаженную, первую обнаженную женщину в моей жизни». И неожиданно, в предчувствии какой-то радостной, волнующей жути, Витек задрожал еще сильнее, а вместе с ним задрожал и желоб, наполнявшийся дождевой водой.