Можете ли вы себе представить что-либо подобное?! Сколько они жертв принесли ради меня, и сколько они сделали для меня, и как они гордятся мною; они — лучшие агенты по моей рекламе; о таких только может мечтать любой сын (это они так говорят), и вот на тебе — я опять не хочу быть идеалом. Вы когда-нибудь слышали что-либо подобное? Я просто не хочу быть идеалом. Что за капризный ребенок?!
Они приехали в гости:
— Где ты откопал такой ковер? — спрашивает отец, морща нос. — У старьевщика купил, или кто-то подарил его тебе?
— Мне нравится этот ковер.
— О чем ты говоришь? — возмущается отец. — Он же совершенно вытертый.
Спокойно.
— Он не новый, но и не вытертый. Договорились? И хватит об этом.
— Алекс, — вступает мама. — Но он же весь вытертый.
— Поскользнешься на нем, вывихнешь колено, — говорит отец, — вот тогда у тебя будут настоящие неприятности.
— А с твоим коленом, — вторит мама многозначительно, — это чревато большими неприятностями.
Они уже готовы свернуть ковер и выкинуть его из окна. А потом забрать меня домой!
— Это замечательный ковер. И с коленом у меня все в порядке.
— Оно было совсем не в порядке, — тут же напоминает мне мама, — когда ты был в гипсе по самое бедро, дорогой. Как он волочил эту гипсовую повязку! Больно было смотреть!
— Мама, это случилось, когда мне было четырнадцать лет.
— А когда гипс сняли, — подхватывает отец, — то ты не мог согнуть ногу в колене. Я думал, ты останешься калекой на всю оставшуюся жизнь. Я ему говорю: «Согни ногу! Согни ногу!» Я умолял его об этом утром, днем и вечером. «Согни ты ногу! Ты что, хочешь калекой остаться?»
— Ты напутал нас до смерти со своим коленом, Алекс.
— Но это было в тысяча девятьсот сорок седьмом году. А сейчас — тысяча девятьсот шестьдесят шестой! Гипс сняли двадцать лет назад!
Желаете услышать неоспоримый аргумент моей мамы?
— Вот увидишь, когда-нибудь ты сам будешь родителем, и тогда поймешь, что это такое. И, может быть, хоть тогда ты перестанешь насмехаться над своей семьей.
Девиз, который выбит на еврейской монете — он выгравирован на теле каждого еврейского ребенка! — это не «ВВЕРЯЕМ СЕБЯ ГОСПОДУ», а «ОДНАЖДЫ ТЫ СТАНЕШЬ РОДИТЕЛЕМ И ТОГДА ПОЙМЕШЬ, ЧТО ЭТО ТАКОЕ».
— Это случится при нашей жизни, Алекс? — спрашивает мой ироничный папа. — Это произойдет прежде, чем я окажусь в могиле? Нет — он лучше будет ходить по вытертому ковру, — говорит мой ироничный папа-логик, — чтобы упасть и раскроить себе череп! И позволь мне спросить у тебя, независимый мой сын, узнает ли хоть одна живая душа, что ты лежишь на полу, истекая кровью? Когда ты не отвечаешь на мои звонки, мне представляются Бог весть какие ужасные картины — и кто же тогда позаботится о тебе? Кто принесет тебе хотя бы миску супа, если, не дай Бог, с тобой что-нибудь приключится.
— Я в состоянии позаботиться о себе сам! Я отличаюсь от некоторых, — парень, да ты все еще грубишь старику?! А, Алекс? — от некоторых людей, которые только и делают, что трясутся от страха в ожидании вселенской катастрофы.
— Ничего-ничего, — говорит отец, зловеще кивая. — Вот заболеешь как-нибудь… — и вдруг вспышка ярости, невесть откуда взявшийся приступ абсолютной ненависти ко мне: — Ты постареешь, и тогда ты не будешь такой независимой важной шишкой, как сейчас!
— Алекс, Алекс, — начинает причитать мама, пока отец направляется к окну, чтобы успокоиться, бормоча при этом что-то про «округу, в которой эта важная шишка живет». Я работаю на Нью-Йорк, а он по-прежнему хочет заставить меня жить в прекрасном Ньюарке!
— Мама, мне тридцать три года! Я заместитель председателя городской комиссии Нью-Йорка! Я был лучшим среди всех выпускников юридического колледжа! Помнишь? Я был лучшим всюду, где я только учился! В двадцать пять лет я стал специальным советником одного из подкомитетов палаты представителей Конгресса Соединенных Штатов, мама! Америки! Если бы я захотел оказаться на Уолл-стрит, мама, я бы уже был на Уолл-стрит! Я один из самых уважаемых людей среди коллег по профессии! В эту самую минуту, мама, я расследую случаи незаконной дискриминации в торговле недвижимостью, имевшие место в Нью-Йорке! Случаи расовой дискриминации! Я пытаюсь выведать кое-какие секреты у профсоюза металлистов, мама! Вот чем я занимался буквально сегодня! Послушай, ты ведь помнишь, что это я вскрыл дело о махинациях в телевизионной викторине…
Впрочем, стоит ли продолжать? Стоит ли надрываться и, задыхаясь, кричать о чем-то своим тонким мальчишечьим голоском Святый Боже, взрослый еврей, у которого живы родители, останется пятнадцатилетним мальчиком вплоть до их смерти!
Читать дальше