Молодая женщина, прежде всего предмет торговли или обмена. Брак — это контракт, заключаемый между семьями или внутри одной семьи. Главное, чтобы брак был выгоден клану, — о чувствах думают меньше всего. Афганские женщины на протяжении многих веков терпят страшную несправедливость. Об этом свидетельствует их стихи и песни. Песни, которые не предназначены для чужих ушей, песни, чье эхо должно умереть в горах или пустыне.
Протест заключается в «самоубийстве или песне», пишет афганский поэт Сайед Бахудин Мажрух в книге о пуштунской женской поэзии. Этот сборник ему удалось составить с помощью свояченицы. Сам Мажрух погиб от руки фундаменталиста в 1988 году в Пешаваре.
Стихи или отдельные строчки передаются женщинам из уст в уста — у колодца, в поле, у печи. В них говорится о запретной любви — всегда замужней женщины к чужому мужчине — или о ненависти к мужу, обычно старику. Но стихи выражают и гордость за свою женскую сущность, за смелость, необходимую, чтобы оставаться женщиной. Этот жанр называется ландай, что означают «короткие». Обычно это всего несколько строк, кратких и ритмических, «напоминающий крик или удар ножом», по выражению Мажруха.
О вы, жестокие, вы видите, что старик
ложиться в мою кровать,
И еще спрашиваете, почему я плачу и
рву на себе волосы.
Боже мой! Ты послал мне мрачную ночь,
И снова дрожу я с головы до пят,
Потому что ложусь в ненавистную мне постель.
Но в стихах есть место и бунту, женщина рискует жизнью ради любви в обществе, где страсть находится под запретом и провинившимся неоткуда ждать пощады.
Дай мне руку, любимый мой, давай спрячемся в поле,
Чтобы любить или пасть под ударом ножа!
Я бросаюсь в реку, но вода не принимает меня.
Везет же мужу: меня всегда выкидывает на берег.
Завтра утром убьют из-за тебя.
Не говори, что ты меня не любишь.
Большинство этих вскриков повествуют о разочаровании и тоске по непрожитой жизни. Одна несчастная молит Бога о том, чтобы в следующей жизни Он сделал ее кем угодно, хоть камнем, но только не женщиной. Нигде нет ни проблеска надежды, наоборот, сквозной темой этой поэзии является безнадежность и отчаяние. Отчаяние тех, кто не пожил настоящей жизнью, не смог насладиться своей красотой, молодостью, радостями любви.
Я была прекрасна как роза.
Под тобой я пожелтела, как апельсин.
Раньше я не знала страданий.
Потому-то и выросла стройной, как сосна.
А еще эти стихи исполнены сладострастия. С бесстыдной откровенностью женщины прославляют свое тело, плотскую любовь, запретный плод, как будто желая шокировать мужчин, бросить вызов их мужественности.
Прижмись своим ртом к моему,
Но отпусти мой язык на волю, и он расскажет тебе о любви.
Сначала обними меня, крепко-крепко,
А потом уж прикуешь себя к моим бархатным бедрам.
Мой рот не твой, не бойся, съесть его!
Он не из сахара и не растает.
Хочешь рот мой — бери его,
А кувшин мне ни к чему — я и так вся мокрая.
Знай, что ты обратишься в пепел,
Если хотя бы на миг заглянешь мне в глаза. [7] Le suicide et le chant. Poesies populaire des femmes pashtounes (Самоубийство и сметрь. Народная поэзия пуштунских женщин)/ Sayed Bahoudine Majrouh. Gallimard, 1994.
Еще холодно. Первые лучи солнца упали на обрывистые каменистые горные кручи. В окружающем пейзаже преобладает цвет пыли — коричнево — серые тона. Склоны сплошь покрыты камнями — от булыжников, что, срываясь, грозят вызвать обвал, до мелкого гравия, — похрустывающими под копытами лошадей. Крепкая трава, пробивающаяся между камней, до крови режет ноги путникам: контрабандистам, беженцам и скрывающимся боевикам. Впереди веером разбегаются тропинки, исчезающие за камнями и холмами.
Мы находимся на контрабандистском пути из Афганистана в Пакистан. По нему провозят все — от опиума до ящиков с кока-колой и сигаретами. Эти тропинки протаптывали на протяжении столетий. Именно по ним талибы и боевики арабской «Аль-Каиды» выскользнули из Афганистана, когда поняли, что дело плохо, и просочились в Пакистан на контролируемые племенными кланами территории. По этим тропинкам они возвращаются, чтобы напасть на американских солдат — неверных, вторгшихся на святую мусульманскую землю. Пограничные районы не подчиняются ни афганским, ни пакистанским властям. По обе стороны границы живут пуштунские кланы, которые и контролируют каждый свой участок земли.
Читать дальше