Юрий Миролюбов - Бабушкин сундук

Дни пролетели незаметно, и вот, утром отец сказал: “Собирайся, Юра, поедем за фиалками!” Я выскочил во двор, как угорелый, чуть не сбил с ног маму, входившую в дом, и закричал: — “Михайло!.. Михайло!.. Запрягай пару! Поедем в степь”, — и сейчас же кинулся за кошелками, корзинами, мешками. Все было собрано в одну минуту. С нами поехала мама, сестренка Леночка, лет пяти, еще и Настя, девчонка — мамин приемыш, что в хозяйстве помогала. В степи мы слышали такое пение жаворонков, как никогда. Даже видели их: поднимается камнем вверх, точно его швырнули с земли, и начинает петь, постепенно съезжая на хвост, до земли. Затем снова летит вверх. Отец объяснил: “Когда он поет, у него нет сил удержаться в воздухе, вот он и спускается, хоть и мешает крыльями. Потом опять летит”.

Солнце приятно жгло, ветерок, еле заметный, прилетал порывами, полный медового запаха. Трава уже выросла четверти [90] Четверть (пядь), четвертая часть аршина (0,711 метра), по четыре вершка (верха пальца) в каждой , 0,17775 метра. ( по В.Р.Я. ) на две. Фиалок было везде сколько хочешь. Одни из них более голубые, отец их звал “виола одората Виктория”, другие темные, душистые, — то была “виола одората Пармен”, а третья, совсем мелкая, но сильно пахнущая — “виола одората арвензис”. Все три сорта были “оффициналис”, аптечные. Наткнулись мы здесь и на дикий “петушиный гребень”, и на карликовые степные ирисы, и на различные “примулы вера [91] Примула , то же, что первоцвет . ( ИЭС ) Первоцвет (примула) (Primula), род многолетних трав семейства первоцветных. Цветут большей частью ранней весной. Ок. 500 видов, главным образом во внетропических областях Северного полушария. Цветки и листья используют в ликеро-водочном производстве. Медоносы. Декоративные растения. 7 видов охраняются. ( К&М ) ”. Отец приказывал все брать с корешками. Позже он высадил корешки между яблонь, в большом саду, а часть, особенно “примулы вера”, в малый, фруктовый сад. На другой год у нас было сколько угодно фиалок под рукой, только в большой сад сходи.

Завтракали мы там же, на свежем воздухе, у телеги, полной степных цветов. Мама захватила все необходимое, до самовара. Потом, уже к обеду, мы вернулись, и на этот раз, вместо обеда, пили чай с пирожками и жареной рыбой, приготовленной накануне. Все были рады и довольны. Мама тоже, потому что занятие кухней утомительно. Папа шутил, что обед всухомятку еще лучше. Ну а мы, дети, и подавно веселились. После обеда сейчас же начали разборку цветов, сортировку по цвету, листву отдельно от цветов, а корешки — в корзину для посадки. И вот, когда отец отобрал одних цветов огромное решето, раздались тяжелые шаги, и вошла Прабка Варвара. Она прямо к решету и направилась, забрала его и, не сказав ни слова, понесла на кухню. “Хорошее варенье будет!” — сказала уже с порога. Отец обескураженно посмотрел ей вослед. Мама расхохоталась: “А ты говоришь, я тебе мешаю в твоих делах! — сказала она. — А Прабке ни слова не говоришь”. — “Ничего… Ничего… — потеряно возразил тот. — Она же у нас царица древняя!.. Что хочет, то и делает”. — “Ну, а как же теперь будем?” — “Да… поедем еще и завтра, — махнул рукой папа. — Не отнимать же у Прабки”. Он все вздыхал. Между тем, мама время от времени смеялась. Нам детям было в диковину, и мы не понимали, отчего она смеется. Только позже узнали: он сам был такой, брал из рук у кого угодно работу и пускал ее в дело, какое сам придумал, а тут — нашла коса на камень. Прабка, еще деда вынянчившая, а не только отца, пользовалась совершенным преклонением всех. У нее на первом месте были дети, потом наша мама, к которой Прабка относилась нежно, а отец должен был выслушивать: “Ну, Петя, как тебе не стыдно? Ты не знаешь, что перед тем, как в дрожди хмель класть, надо сказать — “сладко подходи, броди, не переброди, не то — огонку скажу!” Отец, с высшим образованием, да еще священник, должен был молчать! А иной раз Прабке не понравится, она и скажет: “А ты, Петя, ступай в сад, походи!” — и отец покорно шел.

Крепчайшего нрава была Прабка. Другому мужику брякнет: “Ты чего людей дурить пришел? Не видишь, что мой Петя, иерей Божий, всем верит?” — и тот сейчас же брал шапку в охапку, и уходил. Прабка у нас была родовым началом, и никто ей не возражал, когда она домовому “страву” в предбанник несла, а на Рождестве и Роду-Рожаницу, а в мае вела меня на берег реки — “тридевяти Сестреницам” показывать, чтоб те Русалки мне зла не сделали. У Прабки были всякие диковинные вещи, которыми она, по старому благочестию, орудовала: огарок Благовещенской свечки, сухая лилия с Ивана Купала, ладан Херувимский, святой олей из лампадки, которым она мои порезы мазала, и мало ли чего еще не было в ее Бабушкином Сундуке! Туда мы, дети, и не заглядывали, ибо там были святые вещи. Страшно коснуться! Теперь твердо знаю: в этом Сундуке сама Русь древняя была! Где ж ее и найдешь, если не у Прабки, да такой, как наша? Помню, был болен какой-то детской болезнью, все время Прабку возле себя видел и, когда раскрыл глаза, вижу, она матери миску с водой дает, и говорит: “Вот собрала в эту миску его болезнь, пойди в сад, и перекрестясь, вылей! Теперь Юра будет здоров”. Она это так твердо, уверенно сказала, что я обрадовался, и с того дня стал выздоравливать. И лечила она еще меня — просфоркой “от Агнца”, со святой водой, ладаном курила, малиной поила, розовым вареньем кормила, или жасминным, бузиновым, липовым. Она нас и эти варенья научила делать: сироп из лимона, а в него — тертые, свежие цветы, и сразу же закрыть пергаментом. Терли цветы между двумя кусками льда. Удивительнейшие варенья были! Кому ни дадим попробовать, все восторгались. Вот, из черной смородины, малины, клубники или шиповника: пропустят через машинку фрукты, прибавят вдвое по весу сахара, ложку глицерина и — в банки, завяжут пергаментом, да на лед. Стоит там до поздней осени, а потом принесут, раскроют, особенно, если кто болен, прямо — июль месяц в доме! Пахнет варенье, точно свежие фрукты принесли.