Юрий Рытхеу: Самые красивые корабли

— Анадырь плохо слышно, — сообщила она, как бы извиняясь за радиостанцию. — Лучше всего слышно Японию. Какие они песни передают! Если по радио ничего не поймете, могу принести журналы. Правда, месячной давности.

Женщина вынула из картонного ящика с фирменной этикеткой "Болгарконсерв, София" несколько номеров «Огонька», "Знание — сила" и подала Римме.

— Помозгуем, пока варится мясо, — предложил Клей.

— Можно и помозговать, — согласился один из каюров.

Клей принес из кладовой и вывалил перед гостями связку очищенных от сухожилий и мяса оленьих ног.

Розовый, нежный, сам тающий во рту костный мозг Виктор пробовал в детстве только на ритуальных праздниках, когда спускали по весне и поднимали к зиме байдары. Старейший охотник ходил вокруг кожаных судов, шептал заклинания и разбрасывал жертвоприношения. Оставшаяся в деревянном блюде пища богов раздавалась детям.

Каюры вытащили ножи, а Клей подал Виктору свой. Римме помогала жена Клея. Оленьи ноги были принесены с мороза, мозг был твердый и от этого еще слаще и вкуснее.

Один из каюров выразительно посмотрел на товарища, и тот вышел на улицу. Через минуту он вернулся, держа в руках бутылку. Аккуратно откупорил ее, собрав в ладонь коричневый ломкий сургуч, и поставил на низкий столик.

— "Лейбмановка", — сказал второй каюр.

— Никогда не слышал о таком питье, — солидно отозвался Клей, — отстал в тундре.

— То же самое, что и «приваловка», — пояснил каюр, ходивший за бутылкой. — Однако в прошлом году Привалова посадили, и теперь райпищекомбинатом заведует Лейбман, новый товарищ в районе.

От «лейбмановки» пахло морошкой, сивухой и парфюмерией. Но напиток был сердитый, выжимал слезу, зажигал в груди костер.

Пока «мозговали», окончательно рассвело, и пурга разошлась вовсю, сотрясая жилище и сыпля мелкий снег в невидимые глазу дырочки в замшевой покрышке яранги.

После сытного завтрака, костного мозга, мяса и «лейбмановки» приезжих потянуло ко сну. Гости вползли в полог и улеглись спать.

Виктору не спалось в тесном пологе. От выпитой «лейбмановки» шумело в голове, перед закрытыми глазами проносились какие-то неясные видения, а в груди было тесно от волнения: скоро он увидит родной Нымным.

Виктор по письмам матери, по рассказам земляков знал, что за годы учения облик Нымныма совершенно изменился. Там не осталось ни одной яранги. Как-то еще на втором курсе Виктор едва не попал на практику на Нымнымскую косу. Там предстояло исследовать содержание золота в морских отложениях… Но в последний момент экспедицию направили в другое место, и для Виктора Нымным сохранился в памяти таким, каким он его оставил: длинный ряд яранг, а между ними редкие деревянные здания.

И когда в мечтах он представлял свой приезд в Нымным, он видел себя среди этих же яранг, среди знакомых людей, у самого дорогого на свете человека — у своей матери Татьяны Тынэны.

Странное дело, ведь почти всегда и мать, и сын были вместе, но Виктор всегда чувствовал, что есть что-то недосказанное между ними. С годами, чем старше становился Виктор, это чувство крепло и жило вместе с возрастающей нежностью. Может, это оттого, что Татьяна Тынэна обличьем своим мало походила на односельчанок. Правда, были в Нымныме и другие со светлой кожей, со светлыми волосами, и это никого не удивляло, потому что Нымным испокон веков стоял на перекрестке многих дорог.

Вот приедет Виктор в Нымным, поживет, поработает полевой сезон, а потом заберет с собой мать в Магадан. Пусть она отдохнет. Уж кто-кто, а она заслужила такой отдых. И будут они жить вдвоем с любовью, с доверием и нежностью…

Много лет назад в Нымныме теплый ураган сорвал с берега ледовый припай и угнал в море, раскрошив его в волнах на мелкие обломки. Ветер трепал моржовые покрышки яранг, раскачивал камни, навешенные для устойчивости на жилища, уносил в море выглянувших ненароком щенят. Мужчины были в соседнем селении, промышляли весеннего жирного моржа, в Нымныме же оставались только женщины, дети да дряхлые старики.

За долгую и голодную зиму мясные ямы были выскреблены подчистую. Табак и чай кончились еще в середине зимы, и те, кто имел привычку к куреву, мучились и искали ему замену, собирая сухие травы, строгая дерево и выкапывая из-под снега заячий помет.

Люди с надеждой смотрели на море и торопили весну, потому что с весной в Нымным приходили корабли, привозили табак, чай, дурную веселящую воду, сладкую патоку и другие диковинные вещи, без которых уже не могли жить обитатели берегов Берингова пролива.