Том Роббинс - Тощие ножки и не только

В первые дни по прибытии в Сиэтл воспоминания о пережитом унижении все еще бередили Эллен Черри душу. Тогда она достала Библию и принялась искать в ней подробности безнравственного поведения Иезавели. Еще со дней воскресной школы у нее оставалось смутное воспоминание об абсолютно безнравственной распутнице, которая одевалась, как некая рок-н-ролльная вамп-мадонна. Однако как ни напрягала Эллен Черри память, ни одного конкретного факта биографии Иезавели припомнить так и не смогла. Представьте себе ее удивление, когда Книга Царств Ветхого Завета поведала ей о том, что Иезавель была царской женой, и притом женой верной.

Вообще-то история Иезавели состоит всего из нескольких предложений. Похоже, что обоих супругов – ее и царя Ахава – некий молодой человек правоэкстремистского толка по имени Ииуй обвинил в идолопоклонстве. А до этого Ахав довольно нечестным способом заполучил некую недвижимость, принадлежавшую его соседу. Иезавель же якобы пустила некий слух, который в конечном итоге привел к смерти этого соседа. Еврей Ахав был царем северного царства, Израиля, Иезавель же была дочерью финикийского царя. Будучи чужестранкой, она не слишком истово молилась иудейскому богу, что вполне могло стать причиной обвинений ее в идолопоклонстве. Однако за исключением той истории, когда Иезавель поддержала мужа в его якобы нечестной сделке, связанной с земельными владениями, она вела себя вполне достойно – не хуже, чем, скажем, королева Елизавета.

Позднее произошел курьезный, но в то же время фатальный случай. Тщеславный и вероломный Ииуй тайно убил сына Иезавели – Ахав к тому времени погиб в сражении – и прискакал во дворец. Когда Иезавель услышала о его нежданном приезде, она, как говорится в Писании, «нарумянила лицо свое и украсила голову свою, и глядела в окно». В другой версии сказано так: «накрасила глаза» и «убрала голову». Во всяком случае, царица, свежевыхоленная, выглянула в окно, чтобы посмотреть на смутьяна-еврея, а тот повелел «двум, трем евнухам» «выбросить ее». И «брызнула кровь ее на стену», как явствует из старой кровавой Библии. Ииуй же оставил тело царицы во дворе на растерзание псам, а сам направился во дворец угощаться вином. Выпив его изрядное количество, он, видимо, испытал укор совести, потому что приказал своей челяди предать земле супругу Ахава, но к этому времени от нее не осталось «ничего, кроме черепа и ног, и кистей рук».

Эллен Черри сделалось любопытно, как той мухе, которая целый день, жужжа, преследовала игрушечную лошадку. За какие же такие прегрешения Иезавель заслужила звание коварной блудницы? В Музее Славы Стерв ей был отведен отдельный зал, если не целое крыло. Неужели только за то, что вдовая царица сделала себе прическу и воспользовалась косметикой? Неужели только за то, что она выглянула в окно пококетничать с мятежным воином? Строила ему глазки? Даже если и так, разве это повод, чтобы ославить ее на целых три тысячелетия? Разве заслужила она трехтысячелетнее бичевание?

Эллен Черри бродила по пузырящимся от дождя мостовым Сиэтла, переходя в поисках работы от ресторана к ресторану, и все это время таскала на спине груз, равный совокупному весу черепа, пары ног и пары кистей рук. Ногти на ее ногах были покрыты алым лаком, а из отверстия в черепе на ветру развевалась красивая лента. На ходу она думала о следующем:

«Что нам пытается сказать Библия? Неужели сатана – это парикмахер? Или нам следует скормить пуделям Элизабет Арден? [i]»

– Как-то здесь жутковато, Бумер, тебе не кажется?

– Подумаешь! Просто эти места малость смахивают на лунную поверхность.

– Лучше бы мы выбрали прямой маршрут.

– А куда нам спешить? У нас ведь медовый месяц. Медовый месяц на месяце небесном.

– Тебе что, в Нью-Йорк не хочется, что ты так нервничаешь?

– Да нет же, при чем здесь Нью-Йорк! С чего бы мне из-за него нервничать? Нью-Йорк – это всего лишь груда железа и стали. Самое место для сварщика.

Бумер по-новому, с некоторым интересом, стал рассматривать пейзаж. Сейчас они ехали не то по территории Вайоминга, не то Юты. Бумер не мог с уверенностью сказать, где именно. Скальные образования были похожи на меблировку фойе Отеля вечности.

– Тут, – продолжил он, – и газовой горелке недолго дать дуба. Просто возьмет да окочурится, сделается негодной от того, что ею не пользуются. – Он перевел взгляд на свою молодую жену. Ничего опасного в этом взгляде не было. Дорога была прямой и понятной, как глоток неразбавленного алкоголя, а каждый заяц, буде он мужского или женского пола, имел полное право сделать свой выбор, когда ему или ей перебегать дорогу, по которой летел вперед серебристый индейкомобиль. – Лично у меня имеется одна такая штуковина, которая тоже может выйти из строя или вообще усохнет, если мы с тобой прямо сейчас не съедем с дороги и немножко не отдохнем.