Том Роббинс - Тощие ножки и не только

Единственное, что интересовало ее больше, чем секс – а за пять лет, проведенных ею в Сиэтле, она переспала по меньшей мере с восемью мужчинами, ни один из которых не годился Бумеру даже в подметки, – это любовь. А также искусство. Секс, любовь и искусство перемешались в ней, и тут Бумер подогнал свой индейкомобиль к автостоянке у ее дома.

Автомобильный клаксон заставил ее выглянуть в окно кухоньки. Пресловутый сиэтлский дождь пузырил пожарную лестницу, а небо своим цветом напоминало испорченное банановое пюре для детского питания. Однако увиденное разом затмило непогоду. Эллен Черри узрела чудо! Сияющее чудо на фоне дождя. Тридцать два фута в длину, шестнадцать тысяч пятьсот фунтов весом. Мерцающие аварийные огни, включенные «дворники» на ветровом стекле, которые, казалось, бегали друг за другом в догонялки. А еще Бумер Петуэй собственной персоной – отплясывает посреди лужи свой безумный танец, так что во все стороны летят брызги.

– Я сделал ее для тебя! – завопил Бумер. – Сделал для тебя, детка-конфетка!

– Ух ты! Здорово!

Причесавшись первым, что попалось ей под руку (а под руку ей попалась палочка из китайского ресторана с засохшей корочкой тофу), Эллен Черри бросилась вниз по лестнице. Не обращая внимания на мелкий дождь, прямо-таки сияя и лучась восторгом и изумлением, она, держась за руки с создателем сего чуда, обошла кругом диковинный индейкомобиль. Дивясь и восхищаясь, они с Бумером ходили кругами несколько минут, пока не протоптали в мокром асфальте тропинку. В конечном итоге Бумер подхватил Эллен Черри на руки и втащил внутрь, прямо в брюхо серебристого чудовища на колесах. Когда Эллен Черри оказалась на кровати, трусов на ней уже не было.

Он перехитрил меня, подумала она. При помощи искусства и секса он обманом вовлек меня в любовь.

Беда заключалась в том, что Эллен Черри слабо верила в то, что любит Бумера. Не прошло и недели после свадьбы, как любовь начала давать сбои, как тот вентилятор с перетершимся приводным ремнем. У молодой жены возникли опасения, что со временем пройдет и страсть. Просто в одно прекрасное утро выскользнет в форточку и улетит прочь на своих солоноватых красных крылышках. Хотя, что бы ни случилось, искусство непременно ей поможет. Эллен Черри почти не сомневалась, что оно приведет ее в Нью-Йорк. Прославит ее. Позволит ей многого добиться в жизни. Поможет ей завоевать Манхэттен. А также Бронкс и Стейтен-Айленд. Будет ежедневно давать ей хлеб насущный. А пока Бумеровы сварочные работы обеспечат семье и бекон, и скипидар для ее художнических нужд.

– Объясни мне, почему эти твои картины, эти твои намалеванные галлюцинации – черт, ведь без бутылки не понять, что на них изображено, – почему они так много для тебя значат? – как-то раз спросил ее Бумер, звоня по телефону из Виргинии.

Телефонная связь была плохой, но он готов был поклясться, что в ответ его возлюбленная сказала следующее:

– В кишащем привидениями доме жизни искусство – единственная ступенька лестницы, которая не скрипит.

Мистер и миссис Петуэй, коварный обманщик и его жертва, катили в жареной индейке по петле Библейского Пояса. Со всех сторон на них обрушивали мощь своих глоток лозунги культа смерти. «Грядет Иисус!» – истерично вопили рекламные щиты, «Готовься ко встрече с Творцом твоим!», «Покайся, ибо конец близок!». У Жестянки Бобов возникло ощущение, что, если Судного дня ждать еще очень долго, эти люди наверняка соберутся толпой и сами ринутся ему навстречу.

«Время истекает», «Ты уже зарезервировал себе место в Новом Иерусалиме?». Эхо Дядюшки Бадди и ему подобных. Эллен Черри испытала чувство неловкости по отношению к евреям. Особенно после того, как ярко расцвеченные горные вершины и кратеры по сторонам дороги исхитрились и выпустили наружу из банки с румянами ее двойника, старушку Иезавель.

«Принесите ему окровавленную голову блудницы!» – гласил другой щит. Слова эти вызвали у Эллен Черри дрожь, ведь она была той самой блудницей, поскольку в душе считала себя Иезавелью.

Ее давно уже перестало укачивать в автомобиле, однако она продолжала и дальше играть в свои зрительные игры. И тогда однообразие песчаниковых зазубрин на горизонте мгновенно смягчалось, а взаимопроникающие формы столовых гор, похожих на дымовые трубы скальных обломков и лощин, делались расплывчатыми, сливаясь с задним фоном пейзажа, отчего тот приближался к ней, оказываясь в нескольких миллиметрах от ее носа в виде кружевной паутины какого-то нежного цвета. Увы, поскольку цвет этот бывал сродни цвету пудры – то есть близок к оттенку лосося, розового винограда и слоновой кости, – он еще больше напоминал косметику, нежели в те минуты, когда имел жесткие контуры далекой перспективы, так что присутствие Иезавели скорее усиливалось, нежели ослаблялось. И художница бывала вынуждена прервать свои зрительные эксперименты.