Василий Аксенов - Суперлюкс

– Туда никогда не попадешь, на это пресловутое «Седьмое небо», – сказал Раздвоилов.

– Как вы сказали? – опешил Владислав Иванович. – Не попадешь? Такого не бывает. – До него тут дошло, что, возможно, Раздвоилов в связи со своей артистической натурой не все понимает в практической жизни, и он с широчайшей улыбкой показал ему популярный жест, взаимопотирание большого и указательного пальцев.

– Однако не везде же берут, – поморщился Раздвоилов. – Сейчас повсюду иностранцы, делегации, туристы, ну… – Он покашлял и добавил: – Черт побери…

– Не берут тогда, когда мало даете, – нравоучительно пояснил Ветряков. – Я, например, если встречаю какое-нибудь препятствие, начинаю с сотни. Не берут сто, даю двести, не берут двести, даю триста. Не верите? Попробуйте!

Раздвоилов почему-то воспринял этот практический совет как шутку и расхохотался.

– Вы, значит, физик? – спросил Чаров. – Теоретик?

– И теоретик и практик.

– Шалашникова, конечно, знаете, Захарчина, Герда? – продолжал спрашивать Чаров.

Владислав Иванович слегка увял…

– Прекратите дурацкие вопросы! – скомандовала Языкатова. – Неужели вы не видите, какой Владислав Иванович великолепный физик!

Нимфа Свежакова молча протянула руку Ветрякову.

Вот это жест, вот это античный дар! Да-да, конечно же, танцевать и предлагать друг другу движения своих дразнящих тел.

В ресторане «Пассат» на верхней палубе лайнера «Караван» давно уже бушевали танцы. Ниже, в ресторане «Альбатрос», тоже бушевали танцы. Еще ниже, в ресторане «Дельфин», тоже бушевали танцы, и, безусловно, бушевали танцы на открытых площадках носа и кормы. Следует добавить, что одновременно и безусловно танцы бушевали в сотнях, если не тысячах ресторанов по всему Черноморскому побережью. Больше того, мы берем на себя смелость утверждать, что танцы бушевали в этот час и по всему гигантскому региону страны от Диксона до Батуми, и ограничены они были лишь соответствующими меридианами, за которыми с востока танцы уже кончились, а с запада еще не начались. Ресторанные бушующие танцы в последние годы стали заметным явлением в нашей стране…

Сквозь гущу танцующих пружинистой походкой предзакатной саванны прошла к оркестру Языкатова.

– Сейчас я их качну стилем «ретро»! – с опасной плотоядной улыбкой подмигнув Владиславу Ивановичу, дама в песочных брюках взлетела на эстраду.

Пока Ветряков скакал в сумасшедшем барокко, следя сияющим взором за извивами тела дремлющей в экстазе нимфы, несколько раз в поле его зрения выплывал стол, за которым восседала тяжеловатая полукавказская мужская компания. И всякий раз какая-то струйка черного перегара появлялась, словно след невидимого самолета под куполом счастья. Центром компании он быстро определил плотнейшего, но отнюдь не толстого мужчину с огромнейшим лбом Лавуазье, с пугачевскими жгучими глазками, с пушистыми бакенбардами Дениса Давыдова. Центр этот богдыханом раскинулся в финском кресле, вольно расположил тело, обтянутое кружевной рубашкой, сквозь которую просвечивала майка и которую, будто меч, рассекал черный сочинский галстук со зловещей серебряной канителью на космические темы. Именно к нему, к этому смуглому богдыхану неведомой, но близкой (как показалось Владиславу Ивановичу) структуры обращались с тостами, ему и рассказывали анекдоты, и он их выслушивал с благоприятным вниманием, хохотал и протягивал каждому рассказчику руку для рукопожатия. Это, конечно, тоже были оптимисты, но несколько тяжеловатые, немного устаревшие оптимисты, и, может быть, поэтому струйка перегара появлялась в небесах Ветрякова всякий раз, как он взглядывал в тот угол, а особенно в тот момент, когда ему показалось, что богдыхан еле заметно ему подмигнул. Да нет же, нет, это все не стоит внимания, счастье не нарушено, счастье вот оно – вокруг: «барокко» и «ретро» – все кипит!

– Грустить не надо! – низким сногсшибательным рыком, похлопывая себя по бедру, пела Языкатова. – Пройдет пора разлуки! За все былые муки! Придет награда!

Так все и шло, так все и кипело, пока Ветряков не обнаружил себя в одиночестве за столом, напоминавшим полуразрушенную, но еще дышащую Помпею. Люди искусства куда-то слиняли, да и весь «Пассат» уже опустел, огни меркли, официанты и уборщицы, измученные сумасшедшим напором веселящегося люда, вяло бродили меж столов, как будто не зная, как к ним и подступиться.

– Гераша – золото мое, счет, сигару и рюмку коньяку.