Чинуа Ачебе - Стрела бога

Хотя Эзеулу не хотел никому дать повод подумать, что он огорчен или достоин жалости, он не мог не учитывать религиозных последствий поступка Одаче. Он долго размышлял о них в ночь после злополучного, происшествия. Обычай Умуаро был хорошо всем известен, и Эзеулу не нуждался в указаниях жреца Идемили. Ведь каждый ребенок в Умуаро знает, что тот, кто нечаянно убьет питона, должен будет умилостивить Идемили, устроив змее пышные похороны — почти такие же, как человеку. Но обычай Умуаро не предусматривал никакого наказания тому, кто посадит питона в сундук. Спору нет, это проступок, но проступок не настолько серьезный, чтобы жрец Идемили мог позволить себе отправить ему оскорбительное послание. За подобные проступки человек отвечает перед своим богом-покровителем. Кроме того, оставалось всего несколько дней до праздника Молодых тыквенных листьев. И тогда он, Эзеулу, очистит шесть деревень Умуаро от этого и бессчетных других грехов перед наступлением сезона посадочных работ.

Вскоре после того, как вернулся Одаче, к Эзеулу явился родственник его зятя из Умуогвугву. Этот человек по имени Онвузулигбо в последний раз был у Эзеулу почти год назад, в минувший сезон посадочных работ, — тогда он приходил вместе с несколькими своими близкими узнать, почему их родича, зятя Эзеулу, избили и унесли из деревни.

— Похоже, близка моя смерть, — произнес Эзеулу.

— Почему, свояк? Разве я похож на смерть?

— Говорят, когда человек увидит что-то совсем необычное, это к смерти.

— Да, свояк, давно я у тебя не бывал, это верно. Но у нас есть пословица: то, что убивает крысу, навеки закрывает глаза ее детенышам. Если все пойдет хорошо, мы, надеюсь, опять будем видеться, как это приличествует свойственникам.

Эзеулу велел своему сыну Нвафо сходить к матери за орехом кола. Вслед за тем он достал деревянную чашечку с куском мела внутри.

— Вот кусок нзу , — сказал он, подкатив мелок к гостю: тот поднял его и начертил на полу между своих ступней три вертикальные линии и четвертую, горизонтальную, под ними. Затем он вымазал мелом палец у себя на ноге и подкатил мелок обратно к Эзеулу, который положил его на место.

После того как они съели орех кола, Онвузулигбо откашлялся и, поблагодарив Эзеулу, спросил:

— Здорова ли жена моего родича?

— Жена твоего родича? Здорова. Ни на что не жалуется, кроме как на голод. Нвафо, пойди позови сюда Акуэке, пусть поздоровается с родичем своего мужа.

Нвафо вскоре вернулся и сообщил, что она сейчас придет. Акуэке не заставила себя долго ждать. Она поздоровалась с отцом и обменялась рукопожатием с Онвузулигбо.

— Как чувствует себя твоя жена Эзинма? — спросила она.

— Сегодня хорошо, а что будет завтра, нам неведомо.

— А как здоровье ее детей?

— Мы жалуемся только на голод.

— А-а-а! — воскликнула Акуэке. — Так я и поверила! Посмотри-ка, какой ты упитанный.

После того как Акуэке вернулась во внутренний дворик, Онвузулигбо сказал Эзеулу, что родные послали его передать: они хотят посетить своего свойственника завтра утром.

— Я из дома не сбегу, — сказал Эзеулу.

— Мы придем к тебе не с враждой. Мы придем пошептаться, как свойственники со свойственником.

Это единственное счастливое событие за целую неделю неприятностей и огорчений порадовало Эзеулу. Он послал за своей старшей женой Матефи и предупредил ее, чтобы она была готова стряпать завтра угощение для его свойственников.

— Для каких свойственников? — спросила она.

— Для мужа Акуэке и его родни.

— У меня в хижине нет кассавы, а сегодня нет базара.

— И чего же ты хочешь, что я должен сделать?

— Ничего. Но, может быть, у Акуэке найдется кассава, если ты у нее спросишь.

— Вот что: безумие, которое, как говорят, в тебе сидит, должно иметь свои пределы. Ты просишь меня найти для тебя кассаву. При чем тут Акуэке, разве она моя жена? Я много раз тебе говорил, что ты недобрая женщина. Ничего, как я замечал, ты не делаешь с радостью, если это не для тебя самой или твоих детей. Не вынуждай меня бранить тебя сегодня. — Он помолчал. — Если ты хочешь, чтобы на этой усадьбе хватило места для нас обоих, иди и выполняй, что я тебе велел. Если бы мать Акуэке была жива, она не делала бы различий между твоими детьми и своими собственными, ты это отлично знаешь. Убирайся, пока я не встал на ноги.

Хотя Эзеулу и очень хотел, чтобы его дочь Акуэке вернулась к мужу, открыто говорить об этом, конечно, не подобало. Человек, признавшийся в том, что его дочь не всегда является желанной гостьей в его доме или что ее присутствие ему в тягость, тем самым сказал бы ее мужу: можешь обращаться с ней так грубо, как тебе заблагорассудится. Поэтому, когда муж Акуэке в конце концов объявил о своем намерении забрать жену домой, Эзеулу для вида стал возражать.