Даня Шеповалов - Комплекс девственницы

— Какой же это момент истины? Может, мы его замочим просто? Миша, тебя загрызут бродячие собаки. Правда, мы собак-актеров не найдем. То есть найдем, конечно, но его же реально загрызут.

«Шива разрушитель», — пропела Настя и начала кружиться по комнате, расставив в стороны руки.

— Мы потеряли коллегу! Коллега, нам нужен ужас! Чего люди боятся?

— Бородавок на гениталиях. Знаешь, побаиваются.

— Не знаю, никто из моих знакомых этого не боится. Так чего люди боятся? В тюрьму бояться попасть.

— Ну, ты как насильник должен попасть!

— Вообще-то да.

— Но тебя оправдают!

— Да, закончится тогда все сценой суда. Меня осудили там на тысячу лет и последнее слово…

«И две тысячи лет война, война без особых причин…», — пропела Настя.

— И спрашивают: ну почему ты ее изнасиловал? А я говорю: потому что я ее любил. И меня тут же оправдывают. Слушайте, а я могу несколько раз Катю изнасиловать?

— У нас дублей будет много. Вообще ты должен мне давать взятки за такие вещи. Такой дал мне бабла, а я: «Дурочка! Ты забыла! По сюжету тебя трахают не один раз, а три!» Про это мы тоже снимем отдельный фильм: про коррупцию в кинематографических кругах.

— Я, кстати, слышал в метро одну фразу, ты ее можешь сказать как утомленная жизнью молочница. У тебя будет всего одна реплика за фильм. Такая: «Я дала врагу народа». Кстати, а вы помните, была такая считалочка. «Ехала машина темным лесом за каким-то интересом, инти-инти-интерес выходи на букву «С», а на буквочке звезда, здесь не ходят поезда…». Жесткая считалочка, я всегда все эти штуки пытался представить.

— Давайте снимем по этой считалочке кино! — предложила Настя.

— Давайте лучше вернемся к сцене изнасилования.

— Да что ж ты мусолишь ее все время? Снимем и все!

— А может, мы ее тогда прямо сейчас снимем?!

— Нет, я не могу с этим человеком работать, — возмутилась Настя. — Правильно Лена говорит, ты животное! Иди лечебный чай пей!

Фильм решили снимать вечером. Катя долго собиралась, примеряя перед зеркалом то один наряд, то другой. Сначала облегающее черное платье, потом что-то невообразимо цветастое и подростковое, потом еще что-то, еще и еще.

— А чулки подходят? — спросила она, примеряя очередной наряд. — Тебе нравятся?

— Да, неплохие.

— Знаешь, я обязательно разрешу их кому-нибудь на мне разорвать… — сказала Катя, — Какому-нибудь красавцу-мужчине. Или вообще, кому угодно: первому встречному. Мне раньше очень хотелось выйти на улицу и отдаться первому встречному. И сейчас я готова любому. Но только не тебе!

— Рад за тебя.

Катя надела короткую вязаную кофточку, обтягивающие бирюзовые шорты и малиновые туфли с завязками, которые высоко взбирались по голени. Она критически осмотрела себя в зеркале и явно осталась довольна результатом.

— А вот так хорошо?

— Отлично! — одобрил Макар. — Потрепанная юная шлюшка собирается на свой первый бал в пельменной.

— Ой, Макар, оставь эти свои неудачные попытки принизить меня ради своих непонятных целей…

— Катя, ты себя переоцениваешь. Ты самая обычная скучная девчонка, возомнившая о себе непонятно что. А так, ничего особенного. Ну, на одну ночь, ну может на две.

— Да, конечно! Расскажи это кому-нибудь другому.

Макар пожал плечами и направился в ванную, но стоило ему включить воду, как из коридора вновь раздалось:

— Макар! Макар! Скорее иди сюда! Ну, скорее же ты!

— Что на этот раз?

— Я теперь похожа на рысь.

Она и правда была похожа на рысь — хвостики у только что заплетенных косичек лежали на голове как кисточки на ушах у рыси.

— Я посмотрела на себя в зеркало и сказала сама себе, что я страшная рысь. А потом сама на себя обиделась, что я так сказала.

— С ума сойти.

В дверь постучали — долго и сильно.

— Але! — раздалось оттуда. — Что за бардак на площадке? Почему никто не готов? Всех уволю!

На пороге стояла баба с молоком. Настя полностью преобразилась: на ней был безразмерный балахон, под который в районе груди и живота она напихала тряпок, в руках авоська, на голове же красовался мятый и неряшливый берет малинового цвета — не то дань профессии режиссера, не то все настоящие молочницы, по мнению Насти, должны были ходить в таких.

Позади нее стоял смущенный Миша, замотанный в длинные куски полиэтилена (плечи его были залиты кетчупом, уже подсохшим на солнце) и бледная Бяша в свадебном платье, явно взятом на прокат и не раз уже бывшем в употреблении.

— Артисты они, блин, — продолжала возмущаться Настя, — шесть вечера уже, скоро солнце сядет, а они еще не одеты. Всех уволю, будете в провинциальных театрах юного зрителя алкоголиками работать.