Татьяна Москвина - Позор и чистота

– Нет, не знаю.

– Почитай… Мм, какой воздух, ложкой можно есть. Хочу жить на природе, Времин! Почему ты не богатый? Почему не можешь мне домик купить? Ведь ты бы купил?

– Конечно. Только вряд ли… А ты что, хочешь разбогатеть?

– Это было бы здорово – для защиты.

– Для защиты от Тарантула?

– Сообразительный мальчик…

– Постой. Тарантул – это собирательный образ мужчины?

– Не мужчины. Тарантул – это… Тарантул. Действующее лицо истории. Такая тварь. Мерзкая, с лапами и усиками. Мучает людей. Вселяется в них. Строит целые мерзкие системы специального мучительства для людей. Но те, кто борется против Тарантула, – в большинстве тоже Тарантулы, вот какая ловушка устроена… Государство наше – Тарантул. И те, кто ненавидит его и мечтает разрушить, – тоже Тарантулы. И те, кто девочек наших отлавливает и продает, и те, кто растлевает население по телевизору, и кто давит пешеходов машинами – все, все, нет им числа. Где есть мучение людей, где в людях сидят ненависть и злоба – там и Тарантул. Огромная жирная тварь получилась. И мы ходим тут себе по дорожкам и хихикаем, воображаем, что свободны… Мы сумасшедшие, Времин!

Обида ожгла душу, прокатившись до самого нутра, как кипяток обжигает пищевод.

– И ты меня приписала туда же… ты считаешь, во мне тоже сидит Тарантул? Мерзкая тварь, мучитель людей?

– Да ладно, не парься.

Безнадежно и светло сияли любимые глаза, в которых не было ни капли любви. Андрей внезапно заметил, как неприятна ее жесткая линия рта. Как пародийно смотрится мальчишеская ухватка, с которой она сунула руки в карманы короткой куртки. «Господи, – подумал Андрей, – два года, два года! На что ушли! Если бы он вместо этой идиотской любви женился тогда на Свете Акимовой, мог бы ребенка зачать, он бы уже ходил, говорил…»

– Если ты так думаешь, нам незачем общаться. Вообще. Давай попрощаемся.

К мужской решительности в таких вопросах Эгле явно не привыкла.

– Ты что, ты что, Андрюша? С чего мы попрощаемся? Глупости. Там обед какой-то упоительный Наташка варит. Посидим, вечером отвезем тебя в город. Вот обидчивый какой! Я ляпнула. Ты понимаешь, что люди говорят не то, что они хотят сказать? Интересно, как это я без тебя? Ты мой рыцарь, мой друг верный, я тебя обожаю. Это правда.

И по руке его стала гладить, хитрюга-зверюга.

Мимо наших героев прокатил толстый мальчик на велосипеде и отчего-то пристально вгляделся в Андрея, два раза нажав рычажок звонка. Может, то был ангел, желавший предупредить Блеклого воина об опасности? Не стоило трудов. Он ничего и не расслышал. Счастливое облако самообмана вновь окутало голову Андрея Времина.

В кутерьме происшествий этого беспримерного в судьбе Андрея сентября он стал временами словно забывать себя, терять нить жизни. Спохватившись, он нарочно взял побольше заказов и кстати вспомнил про архив Камского, который обещал привести в порядок. Прекрасно – когда непрерывно болит душа, надо идти в библиотеку, разбирать архив, вести дневник. «На филантропию нет средств-с! – усмехался Андрей. – Помогли бы ком у, да у самих ничего нет…»

Он устроился дома, где приходилось часто проветривать – ему все мерещился запах Карантины. Однажды в детстве ему поручили купить рыбу для кошки, он взял камбалу и сдуру сунул ее в отделение портфеля. Тогда пластиковые мешки просто так в продуктовых магазинах не продавались, и камбалу некуда было девать. Плоский рыбий трупик оставил в портфеле стойкий противный запах. Чтоб его отбить, Андрей вылил туда полфлакона дешевых маминых духов, которые она не жаловала. И запах из противного стал чудовищным! Андрею пришлось мыть-оттирать портфель много раз, но запах не выветривался, только слабел, не теряя мерзости. Вот и теперь Андрею чудилась похожая вонь. Это был фантом. Чуткий, душевно напряженный юноша улавливал не реальную, а моральную вонь, оставленную Карантиной, которую было не извести никакими потоками свежего воздуха.

Он иногда думал об этом – что моральное, душевное разложение человека ведь тоже сопровождается вонью, только люди, к своему счастью, ее не ощущают. Или к несчастью?

В первой папке Камского были письма от зрителей, как правило, от немолодых женщин, которые можно было не просматривать за ясностью сюжета, но затесался и развернутый синопсис сценария по Набокову, написанный от руки. Это вполне мог оказаться перл, и его Времин разместил особо.