Ульяна Гамаюн - Ключ к полям

Не знаю, сколько бы я еще стоял, с закрытыми глазами вслушиваясь в чужую мелодию, если бы тело в очередной раз не напомнило о себе болью в плече — кто-то толкнул меня так, что я чуть не растянулся на пыльной дорожке. Пока я, мигая, ошалело смотрел по сторонам, проснулся портье. Когда он скрипнул входной дверью и воровато высунул голову наружу, я понял, что пора сматывать удочки. К тому же спина великана, вернувшего меня к действительности, быстро удалялась в сторону дороги. Обернувшись к заинтригованному портье, я вежливо изобразил подобие поклона и помчался вслед за спиной, которая уже резво пересекала улицу. Успел я, как всегда, к перемене блюд: словно поджидая меня, зажегся красный. Протискиваясь в первый ряд, поближе к дороге, не упуская из виду спину, я почувствовал, как кто-то настойчиво тянет меня за рукав. Обернувшись, я увидел знакомого портье.

— Вот, — он вложил мне в руку какой-то бордовый комок, — вы обронили, — и бегом пустился назад.

Комок оказался детской на вид перчаткой, расшитой множеством разноцветных пуговиц. И тот факт, что обронила ее спина, был ясен мне безо всякой дедукции. Теперь погоня обретала смысл и становилась делом общественно значимым. Когда зажегся зеленый, я понял, что потерял спину из виду, и рванул через дорогу, натыкаясь на прохожих и раздавая никому не нужные извинения. У второго перекрестка я слегка успокоился, увидев, что спина покупает цветы у бабульки на углу. Приняв из бабулькиных рук с осторожностью молодого папаши огромный сверток, спина неторопливо продолжила свой путь, цель которого была, как я догадался, где-то на набережной. Теперь я мог немного расслабиться — отмеченная своим лиловым новорожденным, затеряться в толпе спина никак не могла. К тому же, такому великану, вылитому Микеланджело в лучшие свои годы, затеряться где-либо было бы крайне сложно. В наши дни такие монументы встретишь разве что в бронзе и на коне. Заинтригованный букетом, я остановился возле бабульки-цветочницы. С сосредоточенностью ребенка, всецело поглощенного новой игрой, она составляла букет из хризантем — бордовый с желтой россыпью по краям, отрываясь только для того, чтобы поправить ветхую шляпу из черной соломки, которой она, кажется, необычайно гордилась. Я подумал, сколько и кому она должна была давать на лапу, чтобы оставить безнаказанным факт присутствия своего черного истрепанного пальтишки в самом центре города. Ее соседка в грязно-желтом плаще без пуговиц дремала, усевшись на картонном ящике и сложив пухлые руки на покатом животе. Перед ней, на двойном слое газет, живописными кучками были разложены груши.

— Скажите, а что за цветы вы только что продали?

— Цветы? Какие цветы? — Старушенция воззрилась на меня так, будто и не держала сейчас в руках бордовый пучок хризантем.

— Вон тому высокому мужчине. — Я неопределенно махнул рукой.

— А-а, цветы… Ирисы.

— Ирисы?

— Петушки.

— Да нет, я знаю, что такое ирисы, но они осенью не цветут…

— Значит, я их не продавала. — Не глядя на меня, она завязала букет бумажной лентой и принялась деловито копаться в бездонном кармане грязного фартука.

— Простите, я просто… мне просто стало интересно… не хотел вас обидеть, — заспотыкался я.

— Что-нибудь покупаете?

— А есть еще… ирисы?

— Нету ирисов. Возьмите астры. Эти осенью цветут.

— Мне бы хотелось ирисы…

— Нету.

— А когда будут?

— Астра многолетняя, — проснулась вдруг ее соседка.

— Что ты там лепечешь? — не отрываясь от кармана, хмыкнула обидчивая бабуля.

— Многолетняя, — продолжала та, кивнув кому-то. — Безвременник, бузульник зубчатый, флоксы, хризантемы, спирея, лапчатка, гортензии, руд… рудбекия…

— Ну тише, тише.

— Безвременник.

— Тише, говорю. Молодой человек уже уходит. — Склонившись над подружкой, торговка замахала на меня руками.

— Да, но как же ирисы?

— Уходит, — отчеканила она, давая понять, что разговор окончен.

Я вздохнул, вспомнил о великане, чья исполинская спина уже проплывала мимо слепых гирлянд Театрального бульвара, и припустил за ним следом. «Золотые шары» — понеслось мне вдогонку.

С перчаткой я решил повременить: желание взглянуть на избранницу Буонарроти пересилило все рыцарские порывы. Какой она должна быть, обладательница такой маленькой перчатки? На ум шли одни Мадонны. Вытащив находку, я полюбовался пуговицами, крошечными вязаными пальчиками и узким запястьем. Потом попытался втиснуть в перчатку свою худую угловатую ручищу и, окончательно войдя в роль ищейки, даже ее понюхал. Пахла она грушами.