– Сара, может быть, ты просто свидетельница. Скажи мне, что ты невиновна.
Невиновна, говорит он, этот полицейский.
– Невиновна , – подтверждаю я. – Да.
– Сара, я знаю, что ты не могла этого совершить. Ты такая…
Вот он наклонился надо мной и щупает мне лоб – его ладонь покрывается потом больной девочки. К сожалению, он говорит:
– …ты такая невинная.
Я позволяю ему себя поцеловать. Потому что, когда он распробует мой жар, он поймет, что я не вру.
Нет, он не целует меня.
Он вскрикивает «черт» и отпрыгивает от кровати, вспугнутый внезапным оглушительным стуком во входную дверь.
Сначала я решаю, что это мой отец. Ну слава богу, Симус вернулся.
Потом я понимаю, что он не стал бы стучаться, и предполагаю, что это группа захвата. Клянусь. Я видела такую группу по телевизору, когда была маленькой и моя мама смотрела, как ловили повстанку и грабительницу Патти Хёрст: мужчины с длинными черными пистолетами, в масках и армейском камуфляже.
Коп от меня отворачивается. Отходя от моей кровати, он подтягивает штаны.
Он идет через кухню, но я уверена: он мечтает не о воде со льдом и не о морфии. У него есть его рапорт, его рация, его сирена, его пистолет. Его блестящая кокарда, его зарплата.
Конечно же, это не группа захвата. И не Эверли. Не Джастина. Недобрая фея Глинда и не Флоренс Найтингейл [18]с ее армией медсестер.
Это еще один полицейский, который проходит в мою комнату с ордером на обыск. Он весь в оспинах и очень зол; наверное, он гений, или как их еще называют, в том, что касается чудесного умения размазывать людей по стенкам.
Он называет меня «мисс». Из серии «Вы готовы к выходу, мисс Шоу?»
– У нее жар. Я не уверен, что мы можем ее транспортировать.
– Да, – заявляю я. – Я очень больна.
От языка полицейских по телу бегут мурашки. Я слышу как они шепчутся у моего стола: Она сломалась? Она тебе что-нибудь рассказала? Нет, она ничего не говорила .
– Где ее отец?
– Он на пути из Тофино. Должен бы уже приехать.
Новый полицейский трясет головой. Ненормальный Хиппи. Не Мудрено. Зуб даю – они конфискуют его жухлую марихуану.
– Мисс Шоу, вы не хотели бы воспользоваться услугами адвоката?
Ага, еще чего. Это почти как сразу согласиться, что тебе есть что скрывать.
– Нет, мне не нужен адвокат.
– В любом случае, вам все равно придется встать с постели.
– Но мой папа…
– Вам придется проследовать с нами в участок.
– Для чего? Я же ему уже сказала, что ничего не помню.
– Вы находитесь под арестом.
Под арестом. Холодные браслеты, застегнутые на твоих запястьях, потому что ты бывшая беглянка с буйными наклонностями, – это арест. И как тебя запихивают на заднее сиденье их патрульной машины, и ты вжимаешься лицом в кожу сиденья, согретую жопой предыдущего преступника, – это арест. И когда стараешься не выглядывать из окна, чтобы тебя не заметили соседи. Ты просто пялишься на рацию, неподвижно высвечивающую какой-то полицейский код, который простым смертным не понять.
Арест – это будто тебя опускают ниже, чем ты находился, с очень небольшими шансами всплыть обратно.
Под водой, под землей – они могли бы с таким же успехом пользоваться этими словами, потому что под водой, под землей, под арестом – все едино.
Они привели меня в какую-то комнату, пахнущую «Биг-Маком» и детской присыпкой. Книжки доктора Суса, [19]раскраски и разрисованные фломастерами комиксы валяются на полу.
Я не совсем понимаю, зачем полицейские поместили меня в комнату для детей.
– Должно быть, все это для тебя очень тяжело и страшно, – сказала женщина-следователь. – Ты молодая девушка, тебе это, наверное, невыносимо.
Мне кажется, они надеются, что эта беременная, яснокожая и вся из себя излучающая материнство женщина расколет меня на разговоры о пятнице. Она забирает мою одежду, и теперь я наряжена в светло-голубую, тоненькую, как бумага, сорочку без рукавов.
Я пытаюсь оттянуть сорочку вниз, сделать как можно длиннее.
Когда вернется жар, моя кожа растопит этот костюм для преступников.
Моему адвокату стоило бы поспешить. Я выбрала его по телефонному справочнику, потому что мне понравилось, как его зовут. Эдмундо Горацио.
Я никогда в жизни не встречала адвоката. Может, он будет, как отец в мыльной опере «Династия», седоголовый и очень спокойный. К его приезду я должна быть менее угрюмой. Я не могу все испортить с мистером Горацио. Я объясню ему, что я не грязная и омерзительная, хотя выглядит все именно так. Я репетирую шепотом: Я – хороший человек. Я – хороший человек. Я – хорошая.
Читать дальше