Карл-Йоганн Вальгрен - Ясновидец:

Я также попросил моего племянника, Джанфранко, держать меня в курсе ваших действий на ближайшее время. Братство, насколько я понимаю, хотело бы избежать неприятностей, причиняемых вашим поведением. Я призываю вас к воздержанию и молитвам. Скорее всего, вам следует сделать перерыв в исполнении ваших обязанностей, которыми вы и без того так грубо пренебрегаете. Может быть, пост приведет вас в чувство. Вам необходимо также регулярное наблюдение врача. Жду вашего письма с обратной почтой.

Ильдебрандо Монтелли

Рим,

II июня MDCCCXXXVII

Дрогой пастырь!

Прошу вас не лишать меня вашей поддержки, особенно сейчас, когда мое отчаяние сравнимо разве что с тяжестью грехов моих.

Вчера я узнал о судьбе наших рейнландских братьев, Маличей. Они якобы отравились. Или это произошло по ошибке? Обстоятельства весьма темны: ни свидетелей, ни прощального письма, никого, кто мог бы поведать о том, что они делали перед их загадочным исчезновением на Пасху. Помолитесь за их души, Ильдебрандо — надеюсь, что вы помолитесь и за мою, когда настанет час.

Меня начало преследовать ужасное подозрение, что мальчишка-урод каким-то образом причастен ко всему происходящему. Мысль о том, что кто-то мстит за его смерть, не оставляет меня. Мальчишку, как вы знаете, убрали, но все те, кого сейчас преследуют несчастья, так или иначе были связаны с этим делом. Я ничего не понимаю. В самые мрачные мои минуты мне кажется, что мы совершили какую-то ужасную ошибку, настолько на первый взгляд незначительную, что она ускользнула от нашего внимания. В связи с этим я написал письмо нашему таинственно исчезнувшему Й. Ланггансу в Вену. При нашей последней встрече он заверил меня, что ясновидца больше нет в живых. Неужели у него была причина лгать мне или скрывать что-то по причинам, о которых мы даже не догадываемся?

Эти размышления до такой степени измучили меня, что я даже не мог заставить себя сразу ответить на то ваше письмо, где вы справедливо упрекаете меня за мои поступки.

Сейчас я запечатываю письмо, поскольку мой новый секретарь говорит, что меня ждет важное дело. Уже во второй половине дня я надеюсь начать новое послание, где постараюсь ответить на все ваши вопросы.

Дай вам Бог крепкого здоровья.

Ваш послушный слуга

Аурелио

Дорогой Ильдебрандо!

Настоящим продолжаю письмо, начатое утром.

Я в полном отчаянии и готов молить о прощении за тот вред, что я нанес нашему обществу. Я знаю, что в свете происшедших событий мои оправдания неуместны, но — не нахожу подходящего сравнения — мною как будто овладела какая-то враждебная сила, даже не мною, а моими мыслями и желаниями, желаниями, которые я даже не предполагал, что могу испытывать.

Я даже не знаю, как мне определить эти чувства, они настолько же странны, насколько пугающи. Все происходит помимо моей воли. Мои поступки с каждым часом все более противоречат моей вере, вступают в конфликт с моими убеждениями, с послушанием, присущим мне со дня вступления в орден. Даже для того, чтобы написать эти строки, мне нужно собрать всю свою волю, перо не слушается меня, не в физическом смысле, а в духовном — оно все время порывается написать не принадлежащие мне слова.

Да, именно так — перо все время хочет меня унизить, и не только меня, но и вас, мой дорогой Ильдебрандо. Что это за сила, я не знаю; знаю только, что даже мой язык подчиняется ей. Обвинения против меня, разумеется, правдивы, и объяснить свои действия я могу только одним — это был не я! Но тогда, спросите вы, кто же?

Замечаете ли вы, с каким трудом пишу я эти строки, мой угловатый, вовсе не свойственный мне почерк с наклоном то в одну, то в другую сторону, вы же знаете совсем другой почерк, а сейчас я словно пишу левой рукой, поглядите только на кляксы, неудавшиеся виньеты, и как я стараюсь изо всех сил, намертво вцепившись в перо, написать до конца хотя бы одно ясное предложение. Такое чувство, что враждебная мне неведомая сила едва позволяет мне написать эти слова.

И диктовать я не могу, потому что все, что выходит из моих уст — мерзость, Ильдебрандо. Я думаю одно, а говорю нечто совсем иное, ужасное, грубое, и все мое окружение отшатывается от меня. Я уже не отвечаю за свои слова, а еще менее — за поступки. Молитесь за меня, молитесь, Ильдебрандо, ибо спасение мое под угрозой.

Если бы не мой новый секретарь, положение давно бы уже вышло из-под контроля. Он взял на себя составление программы на день, ограждает от ненужных посещений и допускает ко мне только ближайших сотрудников.