Андрей Хаас - Ярость

Явившись на встречу с художником Амуровым в галерею «Гиперборей», Андрей Андреевич прошел через завешенный пыльными картинами пустой зальчик, проник в местное кафе, заказал себе фирменные «колбаски по-домашнему» и с содроганием уставился на список напитков. Годы шли, но здесь ничего не менялось. Старая, до утра не закрываемая, прокуренная харчевня для художественной братии, прятавшаяся от налоговой инспекции за незаметной дверкой в самой глубине подвального выставочного зала, по-прежнему предлагала всего три напитка: приторно-сладкий чай, всегда подававшийся в пожелтевших от времени граненых стаканах, томатный сок и теплую водку эконом-класса. После некоторого раздумья Горский попросил сок и, протолкавшись среди бородатых посетителей, нашел свободный столик. На протяжении последних пятнадцати лет, в течение которых он по разным поводам бывал в «Гиперборее», он всякий раз не переставал удивляться этому сокрытому от глаз посторонних художественному мирку, где не бушевали страсти времени, куда не проникали ни деньги, ни модные веяния, где рождались, жили и тихо старели десятки художнических судеб, где все знали друг друга по именам, и длилось знакомство так давно, что чаще всего на встречах художники сразу же принимались за теплую водку, а после горячо бредили о жизни и творчестве, иногда до пьяного изнеможения. Это был старый, намоленный приют для обойденных признанием художников, их обветшалый храм, старый, привычный и ничего от них не требующий.

Усевшись за шаткий стол, Горский вытащил из дорогого кожаного портфеля папку с бумагами, блокнот, ручку, привычно разложил все эти вещи перед собой, закурил и, откинувшись на спинку лавки, остекленело уставился перед собой. Решение, которое предстояло принять, требовало концентрации мысли. Поразмыслив пару минут над сложившейся ситуацией и над всеми предшествующими этой ситуации непростыми обстоятельствами, Андрей Андреевич так ничего и не решил, отчего стал нервно теребить свой заросший седоватой щетиной подбородок и малодушно подумывать о теплой водке.

Было от чего прийти в замешательство. Разгром Артемона в «Ботанике», а иначе подобную катастрофу никак и не назовешь, прилюдная порка Дольфа и, напоследок, категорическая директива вернуть сбежавшую художницу – все это самым странным образом подействовало на приглашенных лиц, сбило эйфорию праздника и совершенно парализовало инициативу сотрудников. Мелкие галерейные сошки, видевшие владельца фонда раз в году, референты, бухгалтерия, критикессы и красотки из пиар-отдела покидали ресторан тихо как мыши. Все были подавлены, и всем было ясно – Тропинин жутко гневается на руководство галереи и, что самое печальное, само руководство никак не контролирует ситуацию.

И действительно, старожилы «Свиньи»: искусствовед Белов, Гейман да и сам Горский были настолько потрясены услышанным, что даже не попытались вступиться за молодого художника. Они просто бросили Артемона на съедение, и ЧТО вонзил в него свои страшные зубы. То ли из злорадства, то ли из личного страха, но никто из них не пришел на помощь и к Дольфу. Чем закончился его приватный разговор с Тропининым о новом проекте, можно было только гадать, однако, как только все покинули ресторан, ЧТО позвонил Горскому и обратился с неожиданной просьбой:

– Андрей Андреевич! Разыщи, пожалуйста, Амурова.

– Что, прямо сейчас? – удивился Горский.

– Да, срочно, и обязательно сообщи ему, во сколько завтра привезешь Соню.

– Я – привезу Соню? – еще больше удивился Горский. – А где же я ее возьму?

– Я уже все выяснил. Она в гостях у Пепла. У него в Павловске какой-то дворец, подробностей не знаю. Свяжись с Микимаусом, он везет туда завтра американцев на поклон.

– А для чего Тимуру все знать? – удивился Горский.

– Они поругались с Соней. Вот мы их и помирим. Есть у меня план, – как бы раздумывая над чем-то, неспешно произнес Тропинин. – Потяни его легонько в нашу сторону. Расскажи в общих чертах про новый проект, одним словом, приласкай, чтобы он убрал колючки! Договорись с ним.

«Чего он от Амурова хочет?» Именно эта мысль серьезно заботила сейчас многоопытного Андрея Андреевича, не без оснований слывшего среди научных коллег великим умницей и дипломатом. Окончательно взвесив свои самые важные догадки, Горский уже было вознамерился подвести итог, но тут принесли фирменное блюдо. На огромной квадратной тарелке черного цвета в кровавом пятне кетчупа уныло лежали две обугленные колбаски, рядом с которыми возвышалась гора вялой зелени. Пораженный этой псевдохудожественной кулинарией, Горский придирчиво оглядел общую композицию и строго спросил у официантки: