Андрей Хаас - Ярость

– Не знаю, как продажи, но если вы меня выгоняете, то прессы у вас будет много! – отчеканила озверевшая художница.

– Что-о?

Вконец обозлившийся Дольф попросил извинения у всех, кто так или иначе стал свидетелем нелепого разговора, и потребовал от особо назойливых журналистов выключить камеры.

– И что же ты сделаешь? – ледяным голосом пригвоздил он зарвавшуюся художницу к позорному столбу. – Было бы интересно посмотреть.

Соня тяжело молчала.

– Артемон, как и все пидорасы, талантлив во всем и, в отличие от тебя, еще и старается понравиться публике: гляди, как скачет, весь в образе, ну а ты-то что? Чем удивишь прессу? Может, промчишься верхом на своей собаке? На нас уже и так все смотрят, так что теперь не стесняйся, давай, лови момент, ну чего же ты, покажи нам, что еще можешь, кроме своей дэпэишной мазни?

Понимая, что в жизни замаячил конец всему, красная от злости Соня сжала кулаки.

– Сейчас увидишь.

– Ничего я не увижу, – равнодушно заверил ее Дольф. Он подошел к ней вплотную и прошептал на ухо: – Мне говорили, что ты слабый художник, а я не соглашался. Но теперь сам вижу, что ты просто ноль, такой же истеричный ноль, как и твой дружок Тимур.

– Так, значит, ноль? – окончательно затягивая узел на собственной шее, глухо прорычала Соня.

– Абсолютный, голый ноль, – подтвердил повеселевший Дольф и добавил: – Не путать с «ноль-объектом», это не про тебя.

Потеряв контроль над собой, Соня как пружина отскочила от него и едва не уронила стоявшего рядом Зиновия Геймана. Сжимая дрожащие губы, она, как во сне, сквозь пелену слез едва видела мутные фигуры окружающих и, будучи не в силах бороться с разрывавшим душу гневом, бросилась прочь. Многие из присутствующих сочувственно покачали головами, но тут же улыбнулись, когда следом за несчастной девушкой поплелся похожий на трусливого льва понурившийся Перро.

Когда конфликт таким образом ликвидировался, Виктор со смехом похлопал Дольфа по плечу:

– А я тебя даже зауважал. Растоптал девчонку, зверюга. Ты сегодня в ударе. Самому не страшно? Журналисты, критики, художники – всем уже досталось, я даже сам тебя побаиваться начинаю. Эта история будет даже похлеще, чем скандальчик с голым Сталиным.

Дольф вымученно попытался улыбнуться.

– Нет, ну а если серьезно, так это и есть та самая подруга Амурова? «Эффектная девица, обожающая перформанс»? Я ничего не путаю?

Вынужденный поминутно с кем-то раскланиваться, Дольф раздраженно пробурчал:

– Она. Вот сучка, кто бы мог подумать! Как с цепи сорвалась.

– Знаешь, Дольф, когда я тебе говорил, что нам нужен новый проект, а женское искусство никому не нужно, я вовсе не это имел в виду. Знаешь, в ней что-то есть, какая-то искра Божья. Нужно разобраться. Скажи, пожалуйста, а ты и вправду предлагал ей лечь в койку?

Дольф возмущенно засопел.

– И не думал, вот те бог!

– Правильно, – похвалил Тропинин. – В нашем деле нужно тоньше работать. Однако насчет перформанса ты безусловно прав: судя по всему, девица на чувствах, и вообще без тормозов. Хорошо, когда у художника темперамент. Гораздо хуже, когда эмоций нет, а есть один голый расчет, вот как, например, у твоего протеже Артемона – в этом случае таланту уже не помочь, он предсказуем, и живой энергии из него не получишь. Признаюсь, я настолько впечатлен вашей беседой, что теперь мне просто не терпится взглянуть на ее творения. Давай, показывай, куда ты засунул молодого, талантливого и подающего такие надежды художника?

Не понимая, шутит компаньон или говорит серьезно, Дольф повел Виктора показывать.

– Рудольф Константинович! Рудольф Константинович! – заволновалась журналистская братия, увидев, как Дольф и Тропинин покидают стенд. – Еще несколько вопросов. Вы хотите, чтобы картину братьев Лобановых увидели нынешние обитатели Кремля?

– Без комментариев!

– Вы намеренно выставили это произведение, чтобы привлечь их внимание?

– Без комментариев!

– Кто была эта молодая девушка, которая только что вас покинула?

Отмахнувшись от журналистов как от назойливых мух, Дольф шепнул что-то своим ассистентам и бросился догонять Виктора. Чувствуя интересное продолжение, следом потянулись распробовавшие вкус первой крови журналисты.

«Арт-Манеж» уже набрал обороты, и выставка была полна зрителей. Обсуждая на ходу успехи и неудачи коллег, Виктор и раздосадованный Дольф не спеша шествовали по залу, но спокойно дойти до цели им было не суждено. С грохотом распахнулась дверь одного из подсобных помещений, и на их дороге снова встала Соня Штейн. Дольф побледнел как лист бумаги. Сжимая в правой руке топор с пожарного щита, а левой удерживая на поводке оскалившуюся собаку, Соня двинулась на оцепеневших любителей искусства. Молодая художница была абсолютно голая.