Иржи Грошек - Файф-о-клок

Конечно, случаются и пробелы. В личной жизни это называется «запой», а в романе – расстояние между закорючками. Если уничтожить пробелы, то жизнь будет правильной, как оглобля. А роман отпечатается (в памяти поколений) практически без усилий. Достаточно выбрать на клавиатуре подходящую закорючку и – пошла писать губерния… ссссссссссссссссссссссссс… Или… ррррррррррррррррррррррррррр… Главное – надавить как следует и не отрывать пальца, покуда не отпечатается четыреста тысяч закорючек. Это роман! А если надо отлучиться или спокойно выпить пива, то можно положить на клавиатуру что-нибудь потяжелее пальца. Например, «Улисса». Как говорят продвинутые художники, «Улисс» на компьютерной клавиатуре – это перформанс. А то, что отпечаталось, – поток сознания… И всё!

Здесь я с авторскими ремарками допятился до книжной ярмарки. Люблю, знаете ли, прогуляться по книжным развалам и накупить всяческой дребедени, которую не будешь читать ни под каким соусом. Ни в белых тапочках, ни в метро. Эту макулатуру зароют вместе со мной – на малой родине героя. Огородят колючей проволокой и повесят табличку: «Ахтунг! Ахтунг! Литературный могильник! Не пахать, не сеять в течение пятисот лет!» Вот поэтому я и скупаю белиберду, чтобы нация не отравилась. Ну, например, книги собственного сочинения. Я подкрадываюсь к прилавку, и не дай тебе боже держать в руках подобную литературу. «Как вам не стыдно, девушка! – восклицаю я. – В вашем возрасте надо читать „Ромео и Джульетту“! А ну-ка положите эту дрянь на место! И продезинфицируйтесь!» После чего я расплачиваюсь с продавцом и уношу свой роман куда подальше… Вы можете называть меня как угодно, но бóльшую часть литературного гонорара я жертвую на здоровье нации. «В прошлом месяце ваши книги не совсем хорошо покупались!» – выговаривает мне издатель. «В сентябре будут покупаться лучше!» – обещаю я…

Но сегодня этот номер у меня не прошел… Потому что девушка повисла на моем романе, как ротвейлер. Я протащил ее метров пять в одну сторону. Затем десять метров в другую. И – безрезультатно. Девушка цепко держалась за книгу и не хотела ее отпускать. Тогда я решил сесть за стол переговоров и обсудить – какого черта она привязалась ко мне. Когда полным-полно другой литературы…

– Рассказывайте! – предложил я.

Мы устроились в кафе неподалеку от книжной ярмарки. А яблоко раздора положили на середину стола, в виде контрибуции. Потому что я не враг девушкам! И если моя книга для чего-то им понадобилась – пусть себе травятся на здоровье! Но для начала – пусть объяснят… Как они докатились до такой жизни?

– Родилась я в европейской стране, которой теперь нет на карте, – соврала девушка. – А если точнее, в городе Росток, на побережье Балтийского моря, где пронзительно кричат чайки… Так что детство мое было ветреным и соленым… Вы можете удивленно воскликнуть: «Эк тебя угораздило! Появиться на свет в Германской Демократической Республике и очутиться неизвестно где!» Но к сожалению, мы только следуем по дороге, не зная, куда она приведет. А жизнь измеряется не продолжительностью, а количеством порванных по пути чулочков. Потому что невозможно прожить женщиной и ни за что не зацепиться. То замуж спозаранку выскочишь, то какой-нибудь паразит выставит на проходе свой портфель, и – прощай колготки. Можно сказать, что доля неприятностей нам отвешена от природы. Завернута в бумагу и дарится ко дню рождения. Мол, нá тебе, Мáша, запасные колготки на первый случай и пакетик с тумаками. Гуляй с богом!

– Мáша?! – удивленно воскликнул я.

– На пятьдесят процентов! – созналась девушка и продолжала: – Когда мне исполнилось восемнадцать лет, исчезла наша страна, а вместе с советской армией пропали вредные привычки. Например, разглядывать исподтишка русских военных. Они иногда заходили в гаштет и разговаривали по-немецки. Как им казалось. «Фройляйн! – говорили они. – Айн шнапс унд маленькая килька!» Я служила там официанткой и никогда не признавалась, что знаю русский язык, ну, если не в совершенстве, то получше некоторых. «Вас-вас?!» – переспрашивала я… Моя мамаша тоже не афишировала своих отношений с русским офицером. Возможно, потому, что имела о нем самые смутные представления. Его звали Васья. Эта связь была стремительной и продолжалась четыре с половиной часа. Вплоть до утреннего построения в военной части, расквартированной по соседству. Куда природный носитель русского языка убыл в шесть сорок пять для дальнейшего прохождения службы. А ровно через девять месяцев на свет появилась я. И невзирая на обстоятельства, что Васью больше никто в глаза не видел, мне дали русское имя Маша и заставляли учить язык, на котором разговаривают в Сибири. «Вас-вас?!» – переспрашивала я… Русские офицеры недолго совещались и приходили к выводу, что лучше заказать «шнапс унд шнапс», чем объяснять бестолковой официантке, что такое немецкая килька…